"Пол Остер. Храм Луны" - читать интересную книгу автора

Скорсби ни разу не обернулся. Он не собирался убивать меня, но не потому,
что пожалел, уж это точно. Он понимал: не стоит. Ему казалось это
бессмысленным: он не верил, что я смогу один вернуться.
Скорсби ускакал. Через час у меня появилось ощущение, будто его вообще
никогда не существовало. Не могу тебе объяснить, какое странное это было
ощущение. Не то чтобы я заставлял себя не думать о нем - нет, я даже едва
мог припомнить, как он выглядел, как звучал его голос, ничего больше я о нем
не помнил. Вот что творится с тобой в тишине, Фогг, она уничтожает все.
Скорсби был вытеснен ею из моей головы, и, когда бы я ни принимался думать о
нем впоследствии, это было похоже на припоминание сна, на поиск фантома,
того, кого никогда не было.
Бирн умирал три или четыре дня. Может, было даже лучше, что он умирал
так долго. Я постоянно что-то делал, и бояться своего будущего мне было
некогда. Страх пришел уже позже, уже тогда, когда я похоронил Бирна и
остался совсем один. В первый день после отъезда Скорсби я забирался на
гору, должно быть, раз десять - надо было снять с осла вьюки, распаковать
еду и снаряжение и стащить их вниз. Я разломал мольберт и сделал шины, чтобы
зафиксировать руку и ногу Бирна. Потом соорудил нечто вроде палатки из
треножника и одеяла, чтобы защитить его лицо от солнца. Менял повязки из
полосок ткани. Устраивал костер, готовил еду, делал все, что было нужно.
Присматривал я и за лошадью с ослом. Меня заставляло действовать чувство
вины, я не мог не винить себя за то, что произошло, но даже это чувство,
поскольку оно человеческое, было для меня благом, знаком того, что я еще
связан с тем обычным миром, где живут все остальные люди. Как только Бирн
умрет, больше не о ком будет заботиться, думал я и боялся этой пустоты,
боялся до полусмерти.
Я понимал, что положение Бирна безнадежно, понимал это с самого начала,
но продолжал обманывать себя мыслями о том, что вдруг он все-таки выживет.
Он больше ни разу не пришел в сознание, но то и дело начинал бормотать, так,
как люди обычно разговаривают во сне. Это был бред, нечленораздельные слова,
скорее звуки, никогда не превращавшиеся в законченные слова, но всякий раз,
когда это начиналось, я надеялся, что звуки вот-вот сложатся в слова. Он был
точно отделен от меня тонкой завесой, невидимой преградой, за которой
начиналась оборотная сторона этого мира. Я пытался подбодрить его, постоянно
разговаривал с ним, пел ему песни, про себя молясь, чтобы хоть что-нибудь
наконец дошло до него и пробудило его сознание. Но ничего не получалось. Ему
становилось все хуже и хуже. Мне не удавалось влить ему в рот ни капли пищи,
все, что я мог, это смачивать ему губы мокрой тряпкой. Я видел, как час за
часом силы покидали его. Рана в животе перестала кровоточить, но не
заживала: началось нагноение. Она стала желто-зеленой, и по повязке все
время сновали муравьи. Выжить он просто не мог.
Я похоронил его там же, у подножья горы. Подробности опустим. Как я рыл
могилу, подтаскивал его тело к краю, чувствовал, как оно отрывается от меня
и падает, когда я его туда столкнул. К тому времени я, возможно, уже дошел
до точки. Я еле заставил себя засыпать яму. Забрасывать грязью его мертвое
лицо - это было выше моих сил. Я проделал все с закрытыми глазами, только
так смог швырять туда землю. Я не поставил над могилой креста и не прочел
молитву. "Так тебя и растак, Господи, - сказал я про себя". - Еще я буду
тебе молиться. Вместо этого воткнул в землю палку, прикрепил к ней лист
бумаги и написал: "Эдвард Бирн, 1898-1916. Похоронен своим другом Джулианом