"Ян Отченашек. Хромой Орфей" - читать интересную книгу автора

Может, и она войдет в вагон. И случится что-то необычное.
Он лелеял в душе огонек сумасшедшей надежды, огонек этот светил ему в
хмуром вагонном полумраке. Затхлое тепло тел; волглая одежда пахнет
кислятиной. Он едет, а с ним едут лица - измятые, изломанные усталостью,
хмельные от недоброго сна, синеватые в тусклом рассветном свете,-
утопленники! Всплыли в памяти строки из какого-то стихотворения... Голова у
старушки дергается резко - ну прямо курица, сейчас закудахчет, а парень
рядом с ней рыба: голова запрокинута, приоткрыт идиотский рот. Помер, что
ли? Да нет. Вагон рванул, трогаясь с места, парень поднял отяжелевшую
голову, озирается, моргая глазами, - точь-в-точь разбуженная сова. Записать
бы все это, попытаться уловить подавленное настроение... Утра тысяча
девятьсот сорок четвертого года! А зачем? Что, собственно, записывать? Эту
тягомотину бессилия, это оглупляющее ожидание чего-то неизвестного, этот
гнусный эрзац жизни - вроде искусственного меда, от которого жжет на языке и
в желудке?
- Beim Blindtor! Слепые ворота! - кричит кондуктор.
Взгляд через чье-то плечо на сложенную пополам газету. Вермахт в
упорных боях с большевистскими ордами имел полный успех, хотя и отошел на
заранее подготовленные позиции... Ожесточенные бои под Витебском... Еще один
пиратский налет на Берлин... Ничего нового, самый обычный день, где-то
далеко люди убивают друг друга, ревут орудия, деревни пылают, как стога
соломы - вчера показывали в киножурнале, - конвейер смерти, а тут скрипит
трамвай, жалуется на недостаток смазки, газеты хвастают, что всюду покой и
порядок. Здесь не стреляют, здесь только ждут. Ждут, цепенея. Попробуй
пожалуйся, а тебе скажут: благодари судьбу, паренек, что не пришлось тебе с
чемоданчиком в руке катиться в рейх, как большинству твоих принесенных в
жертву сверстников рождения несчастного двадцать четвертого года. Повезло
тебе: остался возле маминой юбки, и бомбы тебе на голову не сыплются, так
что будь любезен, попридержи язык! Да знаю я все, только кто нам потом
вернет эти годы? Или их будут выдавать по особым талонам? Я мог бы быть уже
на втором курсе, мог бы... мало ли чего! Ах, чепуха...
Она вошла в вагон - и внутри у него что-то дрогнуло. Он готов был
поклясться, что стало даже светлее.
Толпа, берущая с бою ступеньки вагона, внесла на площадку ее, затертую
меж пальто и сумок. Шипящая перебранка, злобный звонок кондуктора.
Освободите, черт возьми, вход! Сдавленную телами, ее кружило, как щепку в
водовороте, в синеватом свете он узнал ее по волосам, они заблестели в лучах
уличного фонаря, по лицу быстро пробежали свет и тень. Толпа притиснула ее к
нему, и от волос ее, под самым его носом, запахло свежестью.
Он вдавился в угол, спиною к чугунной решетке, вытянул руки по швам и
затаил дыхание. Вагон дернулся, набирая скорость, - ее бросило на него. Вот
она полуобернулась, он на миг увидел ее профиль: высокий лоб, прямой нос и
сжатые губы - полные, быть может, слишком полные губы, он прочитал по ним
замкнутую гордость и самообладание - и ему стало страшно, как бы она не
услыхала биения его сердца. От тела ее исходило какое-то приятное тихое
тепло. Никогда она не бывала так близко к нему, он вдруг воспринял это как
предзнаменование, пусть совсем невнятное. "В твоем тепле, ах, как спалось бы
мне..." - сквозь скрип и толчки вагона вынесла ему вдруг память стихи... Как
там дальше?!
А что, если, пришла в голову сумасшедшая мысль, что, если приблизить