"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу авторапроисходящее, ну просто все-все, без исключений... только я не умею
объяснить... А вам не кажется порой, что ничего, абсолютно ничего не происходит случайно? - "Смерть и рожденье, листопад и расцвет... Железный закон - здесь случайностей нет", - процитирует писатель забытое двустишие Цфании Бейт-Халахми, вдруг всплывшее в его памяти. - А мне, - скажет в ответ Рохеле, - пришлось с ним встречаться несколько раз на всяких семейных торжествах. У него было круглое розовое лицо, этакий ванильный пудинг, вечно улыбающиеся красные-красные губы напоминали вишню в пудинге, а пальцы его были слишком тонкими и сильно пахли одеколоном. Они, эти пальцы, то и дело щипали детей - неприятные такие слабенькие щипки за обе щечки. - О ком это вы? - О Бейт-Халахми. Его настоящее имя вообще-то не Цфания, и фамилия - не Бейт-Халахми. Что-то совсем-совсем другое, что-то похожее на Авраам Шулденфрай. Бумек. У нас его просто так и звали - "дядя Бумек". Что-то в этом роде. Однажды даже случилось так, что моя мама заменила актрису-чтицу, обычно выступавшую с ним. Та заразилась возвратным тифом, и мама моя выступала вместо нее на вечере художественного чтения, посвященном дяде Бумеку и проходившем в городе Кирьят-Хаим. Но даже на этом вечере, хоть я и не была маленькой девочкой, в армии уже служила, дядя Бумек чуть не каждые пять минут легонько щипал меня за щеки, а разочек и за другое место. Вообще-то он даже приходился нам дальним родственником. Не знаю, какова степень родства. Не совсем дядя, нет. Возможно, он был дядей одной из невесток? Или даже двоюродным братом матери одной из невесток? Что-то в этом бывало, говорили: "Вон, погляди на того человека, все время пожимающего руки и улыбающегося во все стороны. Это наш дядя Бумек, он же знаменитый поэт Цфания Бейт-Халахми". Он был похож на огромного пухленького-хорошенького младенца. На вопрос писателя она ответит: - Не знаю. Не уверена. Уже очень давно я о нем ничего не слышала. Вполне может быть, что он еще жив. Но я могу и ошибаться, и, скорее всего, его уже нет, ибо если он все еще жив, то должен быть примерно столетним. Писатель окидывает ее взглядом и замечает, что зубы ее чуточку выдаются вперед и слегка раздвинуты. Она похожа на любопытную белочку, внимание которой приковано к чему-то необычному, но по меху ее уже пробегает трепетная зыбь: мгновение - и она отвернется и убежит от тебя в свою мансарду, к коту-ревнивцу. Как бы невзначай писатель легко обнимет ее за талию, будто и здесь есть ступеньки и она может споткнуться. - Пойдем, не бойся, Рахель. Давай проберемся украдкой во двор за этим домом, хоть на минутку. Вдруг та каморка все еще существует. Возможно, есть там какое-нибудь окно или форточка. Давай заглянем и посмотрим, что осталось и чего уже нет. Неуклюжим движением она освободит свою талию от его объятий и, словно пожалев о содеянном, тут же мужественно произнесет: - Да. Я иду. Покажите мне... Но на заднем дворе, слабо освещенном желтоватым светом кухонных окон, обнаружатся только обломки мебели, развалившиеся детские коляски, картонные |
|
|