"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

коробки, запахи жареного и мусора, рассыпавшиеся полосы, когда-то
соединенные в жалюзи, хриплые переливы воды, спускаемой в унитазы, обрывки
смеха и радостных возгласов, вырывающихся из телевизоров, доносящиеся
отовсюду стоны кондиционеров да внушающие ужас торопливые перебежки ночных
котов.
Писатель с натугой выдавит из себя две-три путаные фразы о мутном
потоке времени и лабиринтах памяти. Произнося это, как бы погруженный в
раздумья, как бы по рассеянности, проведет он пальцами по ее волосам, там,
где начинается коса, возьмет за плечо и нежно притянет к себе. Но его новая
книга, обернутая в коричневую бумагу, закрепленную двумя резинками,
отгородит их друг от друга, словно рыцарский щит, и наилучшим образом
защитит ее плоскую грудь от его груди. И вдруг она вымолвит голоском
детским, легким, чуточку дрожащим, тоненьким, как щебетанье птенца,
совершенно не похожим на тот ее теплый голос, что звучал со сцены: "Но я
немного боюсь..."
Он тут же отпустит ее, вспомнив, что она, в общем-то, не такая уж юная
девушка, и к тому же не слишком привлекательная, и что это ему в голову
взбрело... Он пробормочет извинения, закурит еще одну сигарету и проводит ее
назад к ее жилищу, что напротив Дома культуры. По пути он попытается
искупить то, чего почти и не было, рассказывая ей еще и еще забавные
истории. Например, про женщину, что позвонила однажды в его дверь. Женщина
была невысокой, широкоплечей, в очках с тяжелой оправой, в плотно сидящем
брючном костюме. Костюм был полосатым, словно зебра: зеленые полосы
чередовались с белыми. Женщина мертвой хваткой вцепилась в руку мальчика,
который ни на секунду не оставлял попыток освободиться. "Великодушно
извините, господин мой, что я вот так, вдруг звоню вам и мешаю, мы ведь на
самом деле не очень-то и знакомы, то есть вас, разумеется, все знают, а вот
нас нет. Ну, Сагив, что это с тобой? Скажи-ка уже "доброе утро" знаменитому
писателю. Мы, ей-богу, не хотим мешать, только полсекундочки... Я - одна из
известных специалисток по диете, и так случилось, что много лет назад в
бакалейной лавке со мной несколько минут разговаривала Леа Гольдберг,
знаменитая писательница, но Сагив никогда в жизни не видел живого писателя.
Для него это очень важно - увидеть писателя, ибо он сам вырастет и станет
когда-нибудь очень-очень известным писателем или поэтом. Сагивчик? Ну?
Давай-ка ты скажешь сейчас писателю что-нибудь настоящее, самобытное и
красивое! Нет? Что это с тобой? Ведь дома ты так замечательно подготовился.
Разве мы не повторяли это? Не знали наизусть? А теперь ты застеснялся перед
господином писателем? Не надо стесняться. Писатели ведь лучше всех понимают
нашу душу. Верно? Однако простите, мы и вправду не хотим мешать, мы сейчас
же уйдем, вот только оставим вам этот конвертик и терпеливо будем ждать, что
вы напишете нам письмо. Пожалуйста, напишите нам, что вы по правде думаете о
произведениях, которые создал Сагив. Что ему следует исправить? Быть может,
стиль? Или стоит ему обратиться к темам более практичным? И где, скажите
пожалуйста, мы можем это напечатать? Ну, что это с тобой, Сагивчик, ну,
скажи уже все, что нужно! Такой глупый ребенок! Извините, господин мой, вы
ведь наверняка сможете написать для нас хотя бы рекомендацию? Или направите
к кому-нибудь? С вашей хорошей рекомендацией, которую вы, уж пожалуйста,
дайте нам, ведь в любом месте согласятся нас напечатать!"
А затем расскажет писатель Рохеле Резник о том самом чудаковатом дяде
Осе, который забыл его в аптеке братьев Погребинских. О том, к примеру, как