"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу авторане вошел. Хотя он даже и не мечтал войти. И еще я сказала ему, что жалюзи
отсутствуют и соседи... Из этого вроде бы следует, что я намекнула: вот если бы были занавески и жалюзи, тогда... Однако, что, если он на самом деле давал мне понять, что хотел, чтобы я пригласила его, хотел еще немного побеседовать, выпить чего-нибудь? И если это так, то, войдя в дом, он сразу же увидит занавески, висящие на своем месте, а вовсе не отправленные в стирку. И что тогда? Сразу же станет ясно, что я просто, без всякого смысла солгала. Куда я денусь от стыда?" Она не смогла бы ответить себе на вопрос, хочется ли ей, чтобы этот писатель - очень знаменитый, но до того учтивый и едва ли не по-отечески заботливый, что от этого становится неловко, - поднялся с ней. Да, он чего-то хочет от нее, но чего именно? Хочет ли она пригласить его к себе в дом или боится этого? Сейчас? Оставила она, уходя из дома, или не оставила на спинке стула свой черный бюстгальтер? И какой стороной он висит? Что, если он висит как раз так, что сразу видны чашечки с наполнением?.. И вновь погаснет свет на лестнице, и вновь писатель зажжет его, повторяя: "Может, все-таки?.. Для большей безопасности? Только до вашей двери?" Но теперь, после того как она солгала ему, что занавески отправлены в стирку, теперь уже и вопроса нет: все потеряно. Пути отрезаны. Она сама лишила себя всякой возможности. Ибо ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он вошел и увидел, что занавески, как обычно, висят на своих местах. Ведь тогда она, не сходя с места, тут же умрет от стыда. Голоском тоненьким и жалобным, голоском девочки, которую только что отчитали, она в конце концов скажет писателю: "Ладно, хорошо, спасибо, Хозелито, он, так сказать, не привык к тому, что..." Тут она сама услышит себя и совсем умолкнет, охваченная паникой и отчаянием. Писатель же будет наблюдать за поведением пойманного зверька: так выглядит маленькое, вконец перепуганное млекопитающее из семейства грызунов, так выглядит загнанная в угол белочка - от полного отчаяния ее передние резцы готовы, кажется, вонзиться в собственную плоть. Писатель улыбнется и со всей возможной учтивостью откажется от собственного предложения: "Нет-нет, право же, это совсем не важно... Видите ли, если это доставляет вам какие-либо неудобства..." Теперь белочка замолчит, словно парализованная, потому что она понятия не имеет, что для нее страшнее: принять его первоначальное предложение и позволить ему проводить ее до двери или, напротив, сказать ему, что она с благодарностью принимает его вежливый отказ. Или все-таки пригласить его в дом, несмотря на то что он, возможно, не заинтересован в этом и его предложение подняться по лестнице продиктовано только вежливостью и искренним беспокойством о ней? Так можно ли все еще пригласить его в дом? Хотя именно сейчас это приглашение просто напрашивается само собой, а то он, чего доброго, может и обидеться. А если пригласить, то к чему приведет позорная ложь насчет занавесок? А бюстгальтер на спинке стула? И, кроме того, повсюду шерсть Хозелито, поскольку с приходом лета Хозелито линяет. А если писателю вдруг понадобится посетить туалет, а там все еще лежит бритвенный прибор для удаления волос? Она опустит глаза, глядя на тротуар или на носки своих туфель, сильнее прижмет к груди книжку, совершенно не зная, что сказать. |
|
|