"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

не вошел. Хотя он даже и не мечтал войти. И еще я сказала ему, что жалюзи
отсутствуют и соседи... Из этого вроде бы следует, что я намекнула: вот если
бы были занавески и жалюзи, тогда...
Однако, что, если он на самом деле давал мне понять, что хотел, чтобы я
пригласила его, хотел еще немного побеседовать, выпить чего-нибудь? И если
это так, то, войдя в дом, он сразу же увидит занавески, висящие на своем
месте, а вовсе не отправленные в стирку. И что тогда? Сразу же станет ясно,
что я просто, без всякого смысла солгала. Куда я денусь от стыда?"
Она не смогла бы ответить себе на вопрос, хочется ли ей, чтобы этот
писатель - очень знаменитый, но до того учтивый и едва ли не по-отечески
заботливый, что от этого становится неловко, - поднялся с ней. Да, он
чего-то хочет от нее, но чего именно? Хочет ли она пригласить его к себе в
дом или боится этого? Сейчас? Оставила она, уходя из дома, или не оставила
на спинке стула свой черный бюстгальтер? И какой стороной он висит? Что,
если он висит как раз так, что сразу видны чашечки с наполнением?..
И вновь погаснет свет на лестнице, и вновь писатель зажжет его,
повторяя: "Может, все-таки?.. Для большей безопасности? Только до вашей
двери?"
Но теперь, после того как она солгала ему, что занавески отправлены в
стирку, теперь уже и вопроса нет: все потеряно. Пути отрезаны. Она сама
лишила себя всякой возможности. Ибо ни в коем случае нельзя допустить, чтобы
он вошел и увидел, что занавески, как обычно, висят на своих местах. Ведь
тогда она, не сходя с места, тут же умрет от стыда.
Голоском тоненьким и жалобным, голоском девочки, которую только что
отчитали, она в конце концов скажет писателю: "Ладно, хорошо, спасибо,
поднимайтесь со мной, только до двери, раз вы настаиваете... Но вот
Хозелито, он, так сказать, не привык к тому, что..." Тут она сама услышит
себя и совсем умолкнет, охваченная паникой и отчаянием.
Писатель же будет наблюдать за поведением пойманного зверька: так
выглядит маленькое, вконец перепуганное млекопитающее из семейства грызунов,
так выглядит загнанная в угол белочка - от полного отчаяния ее передние
резцы готовы, кажется, вонзиться в собственную плоть. Писатель улыбнется и
со всей возможной учтивостью откажется от собственного предложения:
"Нет-нет, право же, это совсем не важно... Видите ли, если это доставляет
вам какие-либо неудобства..."
Теперь белочка замолчит, словно парализованная, потому что она понятия
не имеет, что для нее страшнее: принять его первоначальное предложение и
позволить ему проводить ее до двери или, напротив, сказать ему, что она с
благодарностью принимает его вежливый отказ. Или все-таки пригласить его в
дом, несмотря на то что он, возможно, не заинтересован в этом и его
предложение подняться по лестнице продиктовано только вежливостью и
искренним беспокойством о ней? Так можно ли все еще пригласить его в дом?
Хотя именно сейчас это приглашение просто напрашивается само собой, а то он,
чего доброго, может и обидеться. А если пригласить, то к чему приведет
позорная ложь насчет занавесок? А бюстгальтер на спинке стула? И, кроме
того, повсюду шерсть Хозелито, поскольку с приходом лета Хозелито линяет. А
если писателю вдруг понадобится посетить туалет, а там все еще лежит
бритвенный прибор для удаления волос?
Она опустит глаза, глядя на тротуар или на носки своих туфель, сильнее
прижмет к груди книжку, совершенно не зная, что сказать.