"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

осторожности наверняка угаснет и то слабое пламя страсти, которое он
пытается раздуть посильнее, призывая на помощь воспоминания о линии трусиков
официантки Рики. Ему предстоит, так или иначе, притворяться ради Рохеле.
Разыгрывать перед ней спектакль - то ли такой, то ли этакий. Либо выдумать
отговорку. Да еще подольститься к ее коту, хвалить красоту его шерсти. На
сегодняшний вечер спектаклей уже достаточно. А она, Рохеле, в любом случае
будет им уязвлена или, того хуже, начнет питать всяческие надежды на
продолжение, которое, разумеется, невозможно.
И, кроме того, у нее в комнате нет занавесок, и нет жалюзи, и кто
знает, что у нее там за соседи, а он, что ни говори, личность достаточно
известная.
И пока сомнения одолевают писателя, на смену первому его вопросу:
"Почему бы и нет?" - приходит другой: "А почему - да?" С чего это вдруг? Для
чего? Неужели только ради этого жалкого стишка?

Нет невесты без жениха,
Как нет рифмы без стиха.

Он раздумывает о том, что Чехов уже проложил будущим поколениям путь,
следуя которым можно приблизиться к незнакомой женщине, ухаживая за ее
собачкой. Но и сам Чехов не наставил нас, каким же образом - уже после того,
как ты сумел завязать знакомство, закрепленное легкой беседой, - каким
образом продолжать. Как, к примеру, прикоснуться к девушке, когда ревнивый
кот разлегся, мурлыча, в ее объятиях и наверняка пустит в ход когти против
каждого, кто попытается захватить его теплое местечко?
Писатель попрощается с Рохеле Резник не без сдержанной теплоты,
пообещает ей, что позвонит, конечно же позвонит, обязательно позвонит в
самые ближайшие дни. Потом в свете фонаря быстрым движением погладит ее косу
и попытается заглянуть ей прямо в глаза, но взгляд ее вновь будет устремлен
к носкам черных туфелек или к потрескавшимся плиткам тротуара. Рохеле
Резник - преследуемая белочка, и на ее маленьком лице застынут панический
испуг и одновременно готовность укусить. Быть может, так кажется потому, что
ее передние зубы немного выдаются вперед. Она вдруг торопливо протянет ему
для рукопожатия маленькую холодную ладонь, в то время как вторая ее рука
будет по-прежнему с силой прижимать к груди его новую книгу, обернутую
бумагой и стянутую двумя резинками. И легким, едва ощутимым движением
вынимая свою ладонь, словно шевельнувшегося птенца, из его пальцев, она
грустно улыбнется и скажет: "Спокойной ночи. И спасибо вам за все. Вправду,
вправду, спасибо вам. Я еще хотела бы сказать вам кое-что... Не знаю, как
выразить это... Значит, так... Я хотела сказать, что этот вечер я,
по-видимому, никогда не забуду. Не забуду аптеку с каморкой, где хранятся
яды, не забуду вашего дядю, который дал пощечину члену Кнесета, а потом они
оба заболели..."
Примерно час или полтора писатель будет бродить по улицам. Ноги сами
уведут его с освещенных аллей в маленькие улочки, в незнакомые переулки, где
все окна уже скрылись за створками жалюзи и только анемичные фонари
продолжают то тут, то там сонно лить мутно-желтый свет. Шагая по улицам, он
выкурит еще две сигареты и мысленно подведет итог: с начала вечера я уже
выкурил семь или восемь сигарет.
Две обнимающиеся парочки пройдут мимо него, направляясь к своим