"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

своими почитателями в домах культуры, в домах отдыха, принадлежащих
больничным кассам, на вечерах, организуемых Всеобщей конфедерацией
профсоюзов, на съездах движения "За народное просвещение". Читал он свои
стихи обычно под аккомпанемент немолодой пианистки или пение взволнованной
актрисы, обладательницы глубокого русского альта и весьма щедрого, но все же
вполне корректного декольте. Он имел привычку после чтения и музыкальных
номеров вести неспешную беседу с публикой, терпеливо и даже добродушно
дискутировать с собравшимися, не переставая то и дело легонько щипать за
щечки детишек, а случалось, и какую-нибудь молодую женщину. Он надписывал
свои книжки, купаясь во всенародной любви. И правда, многие в те дни знали
его стихи наизусть, могли процитировать по памяти большие отрывки из его
произведений.
А потом? Возможно, дело было так? Однажды утром его супруга, пользуясь
неисправным электроутюгом, погибла от удара током. И поэт, выждав полтора
года, женился на своей певице-пианистке, обладательнице пышной груди. Она
оставила его через две недели после свадьбы, удрав в Америку с мужем своей
сестры, производителем парфюмерии, обладателем приятного, нежного тенора.
А быть может, он и жив, этот поэт Цфания Бейт-Халахми? Напрочь всеми
забытый, влачит он остаток своих дней где-нибудь, скажем, в одном из частных
домов для людей "золотого возраста", в маленьком рабочем поселке,
затерявшемся на краю долины Хефер. Или в лечебном учреждении для уже совсем
беспомощных стариков в Богом забытом городке Иокнеам. Рот его, лишенный
зубов, жует, перемалывая в кашицу, кусочек белого хлеба без корки. Долгие
часы он сидит на веранде в коричневом кресле, положив ноги на скамеечку,
обитую кожей. Ум его по-прежнему совершенно ясен, но уже много лет назад
перестал он находить вкус в сочинении рифмованных строк и публикации их в
газетах. Теперь ему вполне достаточно стакана чая, отдыха в саду,
переменчивых очертаний облаков... Впрочем, он все еще любит, даже больше чем
раньше, наблюдать, как преображаются со сменой времен года деревья в саду. И
любит вдыхать запах травы, которую косят здесь каждую неделю:

Здесь зелено и пусто. Здесь покой.
Лишь замерла ворона на столбе.
Два кипариса растут почти вместе.
Еще один - сам по себе.

Целый день сидит Цфания в своем кресле и с любопытством читает роман
молодой писательницы, выросшей в религиозной среде, но взбунтовавшейся
против исполнения заповедей. А то просматривает книгу воспоминаний
основателя волонтерского движения "Помощь нуждающимся". Глаза у него все еще
зоркие, и очки для чтения ему не нужны. И вдруг, совершенно неожиданно,
натыкается он на свое имя, упомянутое на одной из страниц романа, и там
приведены также два или три его коротких стихотворения, написанных во
времена былые. Эти давние рифмы неожиданно доставляют старому поэту
по-детски светлую радость, и он улыбается какое-то мгновение, шевеля губами,
перечитывает свои строки, увидевшие свет десятилетия назад. Он и сам почти
позабыл их и полагал - без всякого сожаления! - что все уже давно забыто
всеми, а вот, гляди-ка, стихи его в новой книге этой молодой писательницы,
и, в общем-то, они представляются ему не такими уж плохими.
Его наивные, круглые, чисто-голубые глаза под седыми бровями кажутся