"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

мыслях и открыл ему тайну: вот сейчас вы оба, лежа в одной постели,
наконец-то сравнялись; она все время прилагает максимум усилий, чтобы не
прижаться к тебе грудью и не дать почувствовать, что груди у нее почти что и
нет, а ты по той же самой причине отодвинул от нее нижнюю часть своего тела.
Ничья.
Прошептать ей это? Прямо сейчас? Передать мысли бесенка-шутника? Быть
может, мы вместе посмеемся, и смех снимет напряжение, принесет облегчение,
сметет страхи, и более не останется между нами ни неловкости, ни стыда,
никаких тайн, ничего унизительно-смешного, ничего неприятного? И лишь тогда
сможем мы, я и она, испытать наслаждение?
Однако он поспешил придушить шутника. Остановил себя. Умолк. Вместо
того чтобы нашептывать ей всякие немыслимые сравнения, он стал спускаться
все ниже, осыпая поцелуями ее плечи, ее бок, деликатно миновал ее грудь, но,
склонившись, начал вылизывать ее живот, рассыпая между поцелуями продуманные
ласки, исторгавшие у нее стон, напоминающий тот, что издают воркующие
голуби - низкий, нежный и протяжный.
Лаская Рахель, он зажмурился и попытался заставить подняться то, что
поникло, представив себе линию трусиков официантки Рики, несимметричные
очертания, проступившие сквозь ткань ее короткой юбочки и так возбудившие
его в кафе, перед началом литературного вечера. Сейчас он напряженно пытался
вообразить эту самую Рики, которая ради него одной рукой задирает до самых
бедер свою юбку, а другой, обнажая себя, стягивает трусики. И еще пытался он
представить себе в подробностях кое-что из того, что наверняка происходило в
гостиничном номере в Эйлате между Рики и Чарли, ее любовником-футболистом,
или то, что было в том же номере, в той же гостинице между Чарли и Люси,
ставшей однажды "вице-королевой моря". Рисовал он в своем воображении и то,
что могло произойти между Чарли и двумя девушками сразу или между Рики и
Люси, оказавшимися в одной постели без Чарли.
А когда и это не помогло ему, он мысленно пожелал, чтобы воображение
превратило его на несколько минут в Юваля, юношу-поэта, который день и ночь
жаждет женского тела и в отчаянии ненавидит свою жизнь. Значит, сейчас ты
будешь Ювалем, и вот наконец-то дают тебе тело женщины, почти обнаженной,
возьми ее, растерзай, сорви с нее ночную рубашку, немедленно удовлетвори
свою лихорадочную жажду.
Рахель поняла, а быть может, только догадалась о том, что прилив и
отлив сменяют друг друга. Она спрятала лицо свое во впадину у его плеча и
произнесла голосом, идущим из самой глубины души: "Скажи мне, что ты и
вправду здесь. Попытайся убедить меня, что это случилось наяву, а не в моих
снах..."
И, возможно, потому, что ей казалось, будто все это происходит с нею
лишь во сне, возможно, только поэтому она не остановила его, когда он рывком
поднял ее ночную рубашку до самых бедер. Не просто не остановила, но даже
взяла его ладонь в свою и легко повлекла его за собою, рука в руке, к другой
ткани, более шелковистой, мягкой и тонкой, чем рубашечная. Эта уютная ткань,
когда ее коснулись его пальцы, выдала ему скрывающиеся под ней складочки и
потаенные влажные расщелины - и тогда его вновь захлестнул прилив. И теперь
не было у него никакой нужды ни в несчастном Ювале, ни в официантке Рики, ни
в воспоминаниях о линиях, что намеком проступали сквозь юбку. В один миг его
желание взметнулось до уровня, на котором стремление достичь высшей точки
наслаждения уступает место некой напряженной физической чуткости, и эта