"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

Когда ему было шестнадцать или семнадцать, в возрасте юноши-поэта Юваля
Дотана, писатель, бывало, ночами сидел в заброшенной каморке-кладовке,
изливая на бумагу эпизоды невероятных историй. Он писал их примерно так, как
мечтал или занимался онанизмом - в водовороте принуждения, и воодушевления,
и отчаяния, и отвращения, и удрученности. А еще было в нем тогда не знающее
устали любопытство - попытаться понять, почему люди вновь и вновь причиняют
зло друг другу. Причиняют зло самим себе, делают то, чего вовсе не
собирались делать.
Нынче ему все еще любопытно понять это, но с годами накопилось в нем
некое прямо-таки физиологическое опасение перед реальными контактами с
незнакомыми людьми, даже случайное легкое прикосновение пугает его. Даже
прикосновение чужой руки к его плечу. Даже необходимость дышать тем
воздухом, который, возможно, прежде побывал в чьих-то легких. И все-таки он
продолжает вглядываться в них и писать о них, чтобы прикоснуться, не
прикасаясь, и чтобы они коснулись его, не касаясь на самом деле.
Быть может так: он пишет о них подобно тому, как делал семейные снимки
фотограф времен коричневых фотографий. Ты мечешься среди людей, болтаешь с
ними, завязываешь дружбу, шутишь, уговариваешь их стать наконец по своим
местам, выстраиваешь всех действующих лиц высокого роста полукругом; у их
ног усаживаются те, кто пониже, женщины и дети; ты сокращаешь расстояния
между фотографируемыми, сближаешь их головы, два-три раза обходишь всю
группу, легкой рукой подправляя там и сям воротник или полу одежды, складки
на рукавах, ленточки в косах, и отступаешь за свой фотоаппарат,
возвышающийся на треноге, суешь голову в черный рукав, зажмуриваешь глаза,
вслух считаешь до трех и нажимаешь наконец на спусковое устройство,
превращая всех в привидения. (Только серый кот Мириам Нехораит не
послушался, отказался застыть на месте, быть может почуяв близость Хозелито,
и потому он, пойманный в уголке снимка, навсегда остался с тремя-четырьмя
хвостами. Лизавета Куницына моргнула и вышла подмигивающей. Лысина
"пособника негодяев" господина Леона как-то болезненно лоснится. Юноша-поэт
Юваль Дахан забыл улыбнуться. Зато Чарли улыбается весьма решительно. Рохеле
Резник опустила глаза, разглядывает носки своих туфель. А Люси,
"вице-королева моря", умело скрывает то обстоятельство, что левый глаз ее
слегка косит, и это очень мило.)
Но зачем писать о том, что существует и без тебя? Зачем облекать в
слова то, что словами не является?
И еще: какую роль играют, если вообще играют, твои творения? Кому они
приносят пользу? Кому нужны, прости мне этот вопрос, твои потрепанные,
натужные фантазии о постельных сценах с пришибленными официантками,
незамужними чтицами, живущими вместе со своим котом, "вице-королевами моря",
удостоившимися этого титула в Эйлате около двадцати лет назад? Может, ты
все-таки соизволишь объяснить коротко, своими словами, что же пытается
сказать нам писатель?
Чувство стыда переполняет его, поскольку он глядит на всех издалека, со
стороны, будто все только для того и существуют, чтобы он использовал их в
своих сочинениях. А вместе со стыдом приходит и печаль, сжимающая сердце,
ведь он всему чужой. Всегда. Он не в состоянии вынести чужие прикосновения и
сам не может ни к кому прикоснуться, и поэтому голова его пожизненно
воткнута в черный рукав фотоаппарата, который давно устарел.
Это напоминает историю жены Лота. Чтобы писать, ты должен оглянуться