"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

Что же до Рохеле Резник, то не обещал ли ты позвонить ей в ближайшие
дни? Конечно же, позвони, непременно позвони, в самое ближайшее время. Но
ведь ты не получил от нее номера телефона. Не получил, потому что не
попросил. Забыл попросить...
Одна, в своей просто обставленной комнате со светлыми занавесками и
абажуром в стиле макраме, комнате, наполненной тонким ароматом чистоты,
стоит сейчас Рохеле в скромной ночной рубашке перед зеркалом. Она только что
перестелила свою постель, бросив прежнюю рубашку и простыни в бельевую
корзину, и загрустила, увидев свое плоское тело в зеркале на внутренней
стороне дверцы шкафа.
Если бы только грудь моя была такой, как у мамы или сестры, то вся моя
жизнь сложилась бы по-иному. Почему я не позволила ему прийти? Ведь он, в
своем вежливо-отеческом стиле, настоятельно просил, чтобы я его пригласила.
Я могла сказать ему "заходите". Могла приготовить чай или аргентинское мате.
А может, даже легкий ужин. Могла бы, раз ему так понравилось мое чтение,
сказать, что я еще и пою. Могла бы даже спеть ему. Или, включив подходящую
музыку, пить с ним кофе или мате. И оба мы могли бы вдруг...
Уж точно, ни одна женщина в мире не откажет ему, и только я,
недотепа...
А теперь уж никогда, никогда...
А теперь он, конечно, считает меня странной. Не женственной.
Только погляди, Хозелито, только погляди, какая же я дуреха. Такую
дуреху еще поискать... (Эти слова она произнесет вслух, улыбаясь, но готовая
вот-вот расплакаться.)
В ночной рубашке, застегнутой на все пуговицы, в простой ситцевой
рубашке, словно воспитанница интерната прежних времен, худенькая и очень
прямая, сидит она сейчас на уголке своей кровати, под плакатом, призывающим
бороться за мир. Кот свернулся у нее на коленях, и она бесшумно выводит на
спичечных коробках названия городов и стран. (У нее целая коллекция
спичечных коробков из десятков знаменитых гостиниц, в которых она никогда не
бывала: Сен-Мориц, Сен-Тропез, Сан-Марино, Монтре, Сан-Ремо, Лугано...)
Однако, что же он хотел сказать, этот писатель?
Рохеле Резник по-прежнему сидит на кровати, прямо на одеяле, косу свою
она давно расплела, ноги поджала под себя, из-под ночной рубашки видны ее
белые трусики, но их никто не увидит: занавески не отправлены в стирку, и
они хорошо закрывают окна от взглядов соседей. Рохеле знает, что писатель на
самом деле в этот вечер давал ей что-то понять, в его словах крылся некий
подтекст, а она ничего не поняла. Теперь она будет сидеть так еще
час-полтора, даже не думая о сне и напряженно пытаясь уразуметь, что же он
имел в виду. Что кроется за рассказом о женщине-фармацевте, открывшей ему в
детстве тайны ядов? О том, как прятали красавицу-племянницу Троцкого? О
матери, которая хотела, чтобы сын ее хотя бы один раз увидел живого
писателя? О дяде, который побил члена Кнесета?..
Вдруг взгляд ее останавливается на ручке двери: на секунду ей
показалось, что ручка тихонько движется вверх, словно сомневающаяся рука
пытается проверить, не забыли ли закрыть дверь на замок. Не насильник ли
это, орудующий в подъездах и на лестничных площадках?
На мгновение Рахель застынет в тревоге. Но тут же возникнет в ней
проблеск тепла, рассеивающий страх, и она готова ринуться босиком к закрытой
двери, взглянуть в дверной глазок, открыть ему еще прежде, чем он успеет