"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу авторавечера и, кипя от негодования и гнева, настаивал, что одна из задач
художественной литературы - это очищение: даже среди жалкого убожества и страданий она должна нести хоть каплю утешения и проблеск сострадания. В чем это должно выражаться? Хотя бы зализать наши раны, если не перевязать их. И, по крайней мере, художественной литературе не следует ради собственного удовольствия щеголять стремлением поиздеваться и покопаться в наших ранах, как это делают в наши дни новые писатели. Все у них доведено до омерзения, все - сплошная сатира. Все у них - осмеяние и пародия, в том числе пародия на самих себя. Все - жестокий сарказм, во всем ощущается бессердечная злоба. По мнению доктора Песаха Икхата, следует, по крайней мере, обратить на это их писательское внимание и время от времени указывать на недопустимость подобного. Рахель войдет в ванную, примет теплый душ, наденет другую ночную рубашку. И у этой рубашки есть две пуговички у горловины, и она застегнет обе. Яблоко упало к подножию дерева. Стоит себе дерево у изголовья яблока. Дерево уже пожелтело. Яблоко раздавлено. Дерево уже сбросило желтые листья. Прикрывают листья увядание яблока, А холодный ветер перелистывает их. Уже пришла зима. Миновала осень. Дерево изъедено. Яблоко сгнило. Еще немного - и это придет. Десять минут после полуночи. "Подручный негодяев" господин Леон и его приспешник Шломо Хуги все еще сидят под кондиционером перед телевизором в квартире семейства Хуги в тель-авивском квартале Яд-Элияху. Квартира просторная, она недавно отремонтирована и состоит из двух небольших квартир, соединенных в одну; расположена она на третьем этаже, окна ее выходят во двор. Оба сидят у стола, покрытого цветастой клеенкой, не переставая грызут фисташки, подсоленный миндаль, семечки подсолнуха и смотрят фильм, где то и дело кого-то убивают (женщины отправлены на кухню или в соседнюю комнату, поскольку фильм этот не для слабонервных). Господин Леон, грузный, лысый, с мутно-серыми глазами и до смешного маленьким, похожим на пуговку носиком, затерявшимся как раз посередине физиономии, во время перерыва на рекламу накидывается на хозяина дома. - Дир балак! - кричит он по-арабски. - Поверь мне, Хуги, тебе лучше забрать обратно то, что ты сказал. Глянь сюда, на стол, вот я кладу сто шекелей наличными, и спорим, что это вовсе не черномазый, а зубной врач убил всех троих, одного за другим, со своим... как там его зовут... помощником... Он и укокошил их при помощи... как его... наркоза, его делают, когда выдирают зуб, вот так он и ликвидировал всех троих... Сейчас-сейчас, еще минута - и ты сам увидишь, как ошибался. Ты, Хуги, со своим негритосом крупно облажался, и эта твоя ошибка через пять минут обойдется тебе в чистую сотню шекелей, и скажи спасибо, что мы порешили на сотне. Ведь мы запросто могли сказать: пять сотен. Шломо Хуги, поколебавшись, берет свои слова обратно: |
|
|