"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

вечера и, кипя от негодования и гнева, настаивал, что одна из задач
художественной литературы - это очищение: даже среди жалкого убожества и
страданий она должна нести хоть каплю утешения и проблеск сострадания. В чем
это должно выражаться? Хотя бы зализать наши раны, если не перевязать их. И,
по крайней мере, художественной литературе не следует ради собственного
удовольствия щеголять стремлением поиздеваться и покопаться в наших ранах,
как это делают в наши дни новые писатели. Все у них доведено до омерзения,
все - сплошная сатира. Все у них - осмеяние и пародия, в том числе пародия
на самих себя. Все - жестокий сарказм, во всем ощущается бессердечная злоба.
По мнению доктора Песаха Икхата, следует, по крайней мере, обратить на это
их писательское внимание и время от времени указывать на недопустимость
подобного.
Рахель войдет в ванную, примет теплый душ, наденет другую ночную
рубашку. И у этой рубашки есть две пуговички у горловины, и она застегнет
обе.

Яблоко упало к подножию дерева.
Стоит себе дерево у изголовья яблока.
Дерево уже пожелтело. Яблоко раздавлено.
Дерево уже сбросило желтые листья.
Прикрывают листья увядание яблока,
А холодный ветер перелистывает их.
Уже пришла зима. Миновала осень.
Дерево изъедено. Яблоко сгнило.
Еще немного - и это придет.
Еще немного - и не будет больно.

Десять минут после полуночи. "Подручный негодяев" господин Леон и его
приспешник Шломо Хуги все еще сидят под кондиционером перед телевизором в
квартире семейства Хуги в тель-авивском квартале Яд-Элияху. Квартира
просторная, она недавно отремонтирована и состоит из двух небольших квартир,
соединенных в одну; расположена она на третьем этаже, окна ее выходят во
двор. Оба сидят у стола, покрытого цветастой клеенкой, не переставая грызут
фисташки, подсоленный миндаль, семечки подсолнуха и смотрят фильм, где то и
дело кого-то убивают (женщины отправлены на кухню или в соседнюю комнату,
поскольку фильм этот не для слабонервных).
Господин Леон, грузный, лысый, с мутно-серыми глазами и до смешного
маленьким, похожим на пуговку носиком, затерявшимся как раз посередине
физиономии, во время перерыва на рекламу накидывается на хозяина дома.
- Дир балак! - кричит он по-арабски. - Поверь мне, Хуги, тебе лучше
забрать обратно то, что ты сказал. Глянь сюда, на стол, вот я кладу сто
шекелей наличными, и спорим, что это вовсе не черномазый, а зубной врач убил
всех троих, одного за другим, со своим... как там его зовут... помощником...
Он и укокошил их при помощи... как его... наркоза, его делают, когда
выдирают зуб, вот так он и ликвидировал всех троих... Сейчас-сейчас, еще
минута - и ты сам увидишь, как ошибался. Ты, Хуги, со своим негритосом
крупно облажался, и эта твоя ошибка через пять минут обойдется тебе в чистую
сотню шекелей, и скажи спасибо, что мы порешили на сотне. Ведь мы запросто
могли сказать: пять сотен.
Шломо Хуги, поколебавшись, берет свои слова обратно: