"Амос Оз. Рифмы жизни и смерти" - читать интересную книгу автора

дискуссия, открытая и нелицеприятная. Нашего гостя, весело объявит он,
совершенно излишне представлять, но тем не менее он, культработник, не имеет
права пренебрегать своими обязанностями. Выполняя эти обязанности, он минут
десять будет пересказывать биографию писателя, упомянет все его книги (при
этом ошибочно припишет ему прославленный роман, принадлежащий перу совсем
другого автора). А закончит выступление тем, что, прямо-таки искрясь
весельем, сообщит публике ту остроту, которую писатель обронил, когда они
поднимались по лестнице: "Позвольте мне сказать вам по секрету, что герой
нашего вечера с удивлением узнал, хи-хи, что мы ждем его и не начали
обсуждение без него! В этой связи вполне уместно процитировать известные
строчки ветерана нашей поэзии Цфании Бейт-Халахми из его книги "Рифмы жизни
и смерти": "Нет невесты без жениха, как нет рифмы без стиха". С вашего
любезного разрешения, мы приступаем к реализации нашей повестки дня. Всем
добрый вечер и добро пожаловать на ежемесячную встречу клуба любителей
художественной литературы в обновленном Доме культуры имени Шуни Шора и
погибших в каменоломне. Нельзя не отметить с огромным удовлетворением, что
такие встречи проходят у нас регулярно, из месяца в месяц, вот уже
одиннадцать с половиной лет".
Выслушав все это, писатель решит не улыбаться. Он будет выглядеть
задумчивым, чуточку грустным. Публика станет разглядывать его, но он, словно
не замечая этого, остановит взгляд на портрете Берла Кацнельсона, на стене
справа от стоящего на сцене стола. На портрете Кацнельсон выглядит
хитроватым и добродушным, будто именно в эту минуту удалось ему совершить
нечто хорошее и полезное, хотя и пришлось действовать обходными, только ему
одному ведомыми путями. Сегодня он царь. Да что там царь. Он выше царя. И
тут-то появится наконец на губах писателя запоздалая легкая улыбка, которой
публика ждала раньше - когда культработник завершил свою вступительную речь.
В это мгновение писателю показалось, что где-то в одном из уголков
зала, довольно далеко от стола на сцене, раздался этакий гаденький смешок,
издевательский и провоцирующий. Писатель отводит взгляд от портрета и
пристально всматривается в зал: ничего. Ни один человек в зале не выглядит
насмешливым. Слух обманул его. Поэтому сейчас он поставит оба локтя на стол,
обопрется подбородком на два кулака, окутает себя атмосферой скромности и
отстраненности. И будет хранить эту позу, пока литературовед, чья гладкая
веснушчатая лысина поблескивает в свете, льющемся с потолка, стоит и с
полемическим задором проводит сравнения и параллели между новой книгой
писателя и произведениями других авторов - наших современников и тех, кто
принадлежит к предыдущим поколениям. Литературовед выявляет влияния,
описывает источники, к которым припадал писатель, обнажает скрытые
структурные особенности произведения, отмечает его многоплановость,
указывает на неожиданные связи. Он ныряет в глубину, до самого дна
повествования, вскапывает его и снова, тяжело дыша, выныривает на
поверхность, чтобы представить миру на обозрение свою добычу, извлеченную из
пучины, расшифровывает коды, опять погружается в глубины, вновь всплывает,
обнажает замаскированные идеи, разгадывает хитроумные приемы, к которым
прибегает данный писатель, такие, например, как стратегия двойного
отрицания, показывает, как автор вводит читателя в заблуждение и расставляет
ему ловушки в рассматриваемом произведении. Отсюда докладчик переходит к
проблеме достоверности, являющейся источником убедительности повествования,
а уж за всем этим наступает черед аспекта социальной иронии и весьма