"Инара Озерская. Ненастье" - читать интересную книгу автора

утешает, наказывает. Такого Тебя нет. Но такой, как Ты есть, - зародыш
неведомой птицы в скорлупке моей любви - Ты поможешь. И я уже знаю, чтобы
излечиться от страха, мне не бежать отсюда нужно. Нет, не бежать. А застрять
в осадке вечернего озноба, отстучать зубами коротенькую телеграмму Тебе,
туда - в черную дыру посмертного счастья. И тогда Ты придешь. Придешь, чтобы
помочь. И не мне. Ведь Ты - это я в глубине себя. А сам себе не поможешь.
Так не мне. Не мне! Ей помоги.
Любимая игра - признаваться Богу в своем неверии в Него. Единственная
игра, в которой выигрываешь, если идешь до конца, до последнего звена слепой
цепи в никуда. И узнаешь, что бесполезный путь, начавшийся в твоем сердце,
там же и заканчивается. Только вернувшись из странствия, ты не узнаешь
собственного сердца. И, возможно, тебе вдруг станет холодно и одиноко. Как
сейчас. А женщина говорит, и каждое ее слово падает в меня эхом моей
собственной тоски по... По кому?
Да, вспомнила: сейчас я жду собаку. Умную собаку, легко перебирающую
лапами где-то неподалеку в сизом липком месиве, собаку, которая сейчас
останавливается под фонарем на соседней улице и долго отряхивается, по
спирали отбрасывая в ночь тысячи горячих латунных брызг, собаку, которая
поводит выпуклыми бровями, сыто и равнодушно скользит взглядом по подвальным
оконцам домов и облизывается. Снова облизывается, собака не замечает, что на
ухо налип клок тонкой рыжеватой шерсти. Не подумайте плохого, Дон их не ест.
Его и дома неплохо кормят. Кроме того, благородный Дон - собака воспитанная,
не шавка дворовая, не из таковских. Не ест он кошатину. Он только душит.
Хорошая собака, умная собака... Во всем остальном - золото. И всего один
недостаток у твари. Правда, существенный. Но не всегда ведь удается догнать!
Тут уж ничего не поделаешь, все подвалы не обегаешь, все чердаки, на которые
успевает скакнуть кот, не обшаришь. Зато, если догонишь, полное удовольствие
и примерное поведение чуть ли не неделю. А мне-то что? Мне важно только
вовремя сводить собаку на прививки. Чтоб чего не вышло. А наказание?.. А что
наказание? Вот вернемся домой, Дон будет норовить облизать мои руки. Я не
захочу. Я уже сейчас не хочу, чтобы мне, как леди Макбет, ночью мерещились
пунцовые потеки на ладонях. Они ведь и в темноте видны. В темноте -
особенно.
Женщина в окне закрыла лицо руками. Пока молчит. Очень тихо. Пусть хоть
так. Да и не до нее мне сейчас: тени сгрудились за моей спиной, положили
ладони на плечи, и судорога отпустила сердце. Я не оглядываюсь, я и без того
знаю, что у ночных угольных господ лиц не различить, имен не угадать, и
остается либо сорваться в долгий звериный крик, либо довериться им напрочь,
и ни о чем уже не спрашивать, куда б они ни волокли тело, начиненное
идиотскими человечьими мыслями. И уповать, что в пазухах сердца все-таки
проснется Бог. Отчасти благодаря им.
Но пока... Он спит, а женщина затихла. Делать нечего, я начинаю
повторять слова, которые нашептывают мне тени. Они щекочут губами ушные
раковины, и знаю, что не отстанут, пока я не отдам им свой голос. И я
говорю:
- Никто не вернется. И звать никого не нужно. Зачем? Ведь все хорошо,
пока каждый - потерян. Стерт с восковой дощечки чужой памяти, бродит
неприкаянный и туманный и никак не может вспомнить имени, которым его
приманивают в жизнь.
Пока я говорю, я не могу смотреть на женщину. Ведь это не мои слова.