"Вячеслав Пьецух. Человек в углу" - читать интересную книгу автора

По дороге домой он завернул на почту и позвонил матери в Душанбе.
Страсть как было жаль тридцатки за разговор, но когда разъяснилось об-
ратное пророчество Маевкиной, эта утрата сместилась на задний план; ока-
залось, действительно на пятом месяце материной беременности отец велел
ей сделать аборт, поскольку он прикинул на арифмометре, что в пору зача-
тия находился в командировке в Талды-Кургане, и, хотя мать не послуша-
лась отцова распоряжения, как видно, для плода без последствий не обош-
лось.
По дороге домой он думал о медицинском значении страхов и, уже заво-
рачивая в свою улицу, пришел к заключению, что, во всяком случае, в Гри-
боедове он совершенно здоровых людей не встречал, что по крайней мере
жизнь пропитана страхами, как водой. Он спрашивал себя, чего и кого
именно он боится, и отвечал: неизлечимых болезней, толчеи на трамвайных
остановках, эпилептиков, смерти, удостоверений, бандитов, голода, угара,
пожара, зонтичных грибов, секретарей партийных организаций, венерических
инфекций, хотя этих ему как будто поздно было бояться, стихийных
бедствий вроде смерча, который недавно пронесся над областным городом
Ивановом, простонародных физиономий, скандалов, телефонных звонков,
женских слез, ночных посетителей, слов "задержитесь на минутку", крыс,
почтальонов, атомной войны, последних известий, конца света, автомо-
бильных катастроф, бешеных собак в частности и собак вообще, электри-
чества, купания в водоемах, покойников, высоты, езды на перекладных,
диспансеров, контролеров на транспорте, всякого рода физических страда-
ний, битого стекла, сновидений, органов следствия и суда.

Придя домой, Валентин Эрастович устроился в любимом своем углу, между
русской печью со стороны лежанки и крашеной тумбочкой у стены. К этому
углу он пристрастился после того, как изобрел противопожарную смесь и
они с соседом Федором Котовым договорились поставить эксперимент, а
именно: пропитать смесью соседский дровяной сарай и поджечь с четырех
углов в рассуждении - что-то будет, причем Целиковский уповал на могу-
щество человеческой мысли, а Котов пошел на риск из мрачного скептицизма
и предубеждения против людей умственного труда. Сарай сгорел дотла, и
Валентин Эрастович трое суток просидел в углу между русской печью со
стороны лежанки и крашеной тумбочкой, поскольку сосед караулил его на
улице с топором.
Хорошо было в углу, тепло, приютно, как-то умственно, в печи пощелки-
вало осиновое бревно, безумная дочь Танюша, жившая на лежанке, рычала во
сне и посучивала ногами, интересные мысли разворачивались в голове, за
окном ветер поднимал поземку, и она билась о стекло, как пригоршни пес-
ка. Вошла жена и спросила вкрадчиво:
- Валя, обедать будешь?
Целиковский ответил резко, со злобой:
- Нет!
Единственным человеком во всем Грибоедове, который вызывал в нем ту-
пое раздражение, была, как ни странно, его жена.
По всему выходило, что по его душу явилась старость, если уже ничего
нельзя. Он не пил, не курил, не бедокурил по женской линии, и тем не ме-
нее противопоказания от Маевкиной вгоняли его в тоску. Очевидно было,
что жизнь кончена, впереди только медленное умирание от сахарного диабе-