"Геннадий Падаманс. Веревка" - читать интересную книгу автора

"Взгляни на тех, - наконец промолвил Чудак, - что засели за трапезой.
Они тоже не веруют, как и ты. Ступай к ним!"
Он поразился, споткнулся. Тех он уже видывал, те молились по семь раз
на дню, по семидежды семь, на каждом шагу. Кто ж тогда верует?
"А ты подумай, - сменился в голосе Чудак, - сии твердят, что Он -
всюду, все слышит и знает, все видит, и ни один волос не упадет помимо воли
Его - пошто тогда им молиться семидежды семь раз на дню? Иль они знают
что-нибудь лучше Его? Иль Он слеп?.. Нет, сии в душах не веруют, сии веруют
в словах. В душах веруют птахи небесные, деревья, цветы, звери всякие, даже
псы, коли не гонит думы их человек. Так и ты. Ты тоже не веруешь, и совсем
не потому, как говоришь. В словах твоих кривда. Ты винишь Господа, а сам не
веруешь, никому сам не веруешь. Винишь не того. Кабы мог ты винить себя -
никто бы не умер. А ты винишь Господа, а сам не веруешь. Винишь Того, в Кого
не веруешь. Остаются пустые слова, сотрясение воздухов. Как может быть у
тебя правда? Как может быть у тебя любовь? Тебе боязно, ты всю жизнь боялся
любить - и смерть одолела. Всех одолела, кого ты боялся любить. Тебе
боязно - и ты швыряешь грех свой Господу, перекладываешь на Его плечи. А Он
принимает. Все принимает. Не любить - главный грех. Все из того. Ты бывал у
эллинов. Один из сих мужей сказывал: "Дайте мне точку опоры - и я сдвину
Землю". Он как ты. Ты не можешь судить, потому как нет у тебя точки опоры.
Знай же, точка опоры здесь", - Чудак коснулся рукою груди - там, где сердце.
Он примкнул к Чудаку и был приставлен к кассе. С первого дня.

Все пошло вверх тормашками в его голове. День за днем волочился он за
Чудаком с ящичком на плече. И наблюдал.
Чудак был одинок, как и он. Может быть, боле. Наверное, боле. Эти, что
окружали его, ученики - на них трудно было глядеть без улыбки. Как-то раз
они шли, он был первым, Чудак с остальными сзади; и какой-то замызганный
пьяный несся навстречу. Он уступил тому путь, и пьяный толкнул Чудака. Петр
готов был убить бедолагу, и Иоанн, они все налетели, как коршуны. Один он
стоял поодаль. И Чудак. Чудак их унимал, срывал голос, был в гневе. А те
бушевали. Потом Иоанн обвинил его, что он трус: почему, мол, пропустил
пьяного, почему не столкнул с дороги? Всяк человек себя по-своему ценит.
"Тузиться с пьяницей пристало пьяницам", - так он ответил. И Чудак вдруг его
похвалил. И изрек: "Тот, кто нашел самого себя, - мир недостоин его".
Трусы были они. Страх таился в их душах. Они не любили, они сдавали в
рост свою "любовь", они покупали блаженство потом, потому как ужасно боялись
того, потому как их души тряслись. Они готовы были биться на кулаках, кому в
Царствии Небесном воссесть одесную, кому ошуюю. Они не стоили того пьяницы,
им бы быть гладиаторами на потеху толпе. И Чудак это видел. И грустил,
постоянно грустил. А по ночам что-то читал втайне от всех. Ото всех, но не
от него.
Он единственный дерзал спорить. Нет, был еще Петр, упрямец, тот спорил
при всех, перед публикой, по-другому. Они же беседовали чаще темными
вечерами, когда прочие давно уже спали и видели сладкие сны о своем будущем
рае. "Врет твое Писание!" - обличал он, со всех сторон обличал, раз за
разом. А Чудак слушал - и улыбался. И всегда находил, что ответить. Или как
промолчать...
"Почему сказано, будто владеет человек всеми рыбами морскими, птицами
небесными, и скотом, и всеми тварями, живущими на земле? Кем может владеть