"Роберто Хорхе Пайро. Веселые похождения внука Хуана Морейры " - читать интересную книгу автора

площадкам; кроме того, он устроил настоящую, хотя и небольшую арену для
петушиных боев. Татита читал газеты, выходившие в столице провинции, - они
поступали к нему три раза в неделю, - и благодаря этому чтению, обширной
корреспонденции, а также сообщениям немногих приезжих и Исавеля Контрераса -
старшего возницы дилижанса, он всегда был в курсе не только того, что
случилось, но и того, что должно будет случиться; такое предвидение
объяснялось его необычайным чутьем и богатым политическим опытом,
накопленным за долгие годы: интриг и мятежей. Сделав практические выводы из
всех приходивших к нему сообщений, отец решил послать меня в школу, не имея
в виду сделать из меня ученого, а с похвальным намерением снабдить меня
драгоценным оружием на будущее.
Произошло это событие, когда мне уже исполнилось девять, а гложет, и
десять лет. Поступление в школу было катастрофой, положившей предел моей
беспечной праздной жизни, а потом превратилось в пытку, правда, недолгую, но
тем не менее мучительную. В общем, надо сказать, если я и научился читать,
то только благодаря своей святой матери: с неистощимым терпением
подстерегала она мимолетные минуты послушания, и ее робкая болезненная
доброта вознаграждала малейшее кое усилие столь пышно, как будто я совершил
геройский подвиг. Она стоит передо мной, словно живая: на как всегда,
гладкое черное платье, я вижу ее бледное лицо, обрамленное темно-каштановыми
волосами, нежную, почти скорбную улыбку, слышу протяжный мягкий голос. При
моем буйном и непоседливом нраве дорого достались ей наши первые уроки, не
говоря уж о том, как трудно было заставить меня ходить к мессе или привить
мне хотя бы смутное, несколько суеверное понятие о католицизме. Однако я
вскоре уступил и смирился, заинтересовавшись рассказами старых служанок, а
особенно чудесными сказками горбатой швеи-испанки, которая за каждым словом
говорила "пока что", ютилась в каких-то темных углах и казалась мне то ли
забавным дружественным чертенком, то ли до поры до времени безобидной
колдуньей. "Пока что" служанки рассказывали мне о подвигах Педро Урдамаласа
(Рималаса, как они говорили), а швея о любви Красавицы и Чудовища, о
похождениях Кота в сапогах, а то и истории, вычитанные в растрепанных
томиках Александра Дюма. Проснувшаяся способность к рассуждению открыла мне,
что гораздо интереснее рассказывать все это себе самому, когда и сколько
захочется, да еще дополнив и украсив рассказ подробностями, которые,
несомненно, скрыты в таинственных крохотных буковках книг, и, стремясь к
самостоятельности и независимости, я в общем довольно быстро выучился
читать.

II

В конце концов я несколько привык к школе. Ходил я туда, чтобы
развлечься, и самым любимым моим развлечением было бесить нашего бедного
учителя дона Лукаса Арбу, несчастного, смешного, хромоногого испанца,
который благодаря мне то садился на торчавшее из стула перо или в лужу клея,
то получал прямо в глаз или в нос шарик из хлебного мякиша или жеваной
бумаги. Надо было видеть, как он с визгом подскакивал, наткнувшись на перо,
или вставал с приклеенным к заду стулом, или вытирал мокрое от жеваных
шариков, красное, как помидор, лицо! А сколько шуму, какие взрывы хохота по
всей школе!
Робкие мои соученики, лишенные воображения, бойкости и отваги, как и