"Марина Палей. Клеменс (роман)" - читать интересную книгу автора

комичен, чем устрашающ.
Я отступаю в глубь коридора - пришелец, словно на веревочке, с
беззвучной синхронностью перешагивает через порог. Он ставит на пол чемодан,
затем, очень бережно, голубой патефон с надписью "HIS
MASTЕR'S VOICE"... "Меня зовут Клеменс, - говорит он. - Я из Берлина...
Ваша знакомая сказала, что вы сдаете комнату. Это так?"

ГЛАВА ВТОРАЯ. ДЕТАЛИ БЫТОУСТРОЙСТВА

В первый же вечер я выделил Клеменсу большую полку в продуктовом шкафу.
Через день там, в углу, оставляя уйму пустого места, робко притулились две
пачки грузинского (знаменитого обилием щепок) чая, буханка осклизлого хлеба,
банка консервов "Слаянская трапеза" (на картинке, разумеется, Василиса в
кокошнике, внутри - частик в томате) и килограммов десять сероватого риса в
двух больших полиэтиленовых пакетах. А еще через неделю продуктовая полка
была уже забита карандашными эскизами (камерные, очень нетуристические виды
Питера); кроме того, там встали впритык деревянная прялка (в разобранном
виде, без колеса), спинка от финских саней, столбик из десяти новых
краснозвездных ушанок - и сложенный вчетверо плакат из толстой, как фанера,
бумаги: "МЫ НЕ БУДЕМ ЖИТЬ, КАК В АМЕРИКЕ! МЫ


БУДЕМ ЖИТЬ ЛУЧШЕ!!!"

Все это богатство, конечно, не помещалось у нового жильца в сданных
ему, назовем так, апартаментах. И вот - с его вселением - эти хоромы, то
есть комнатушка площадью 9,75 квадратных метров (имевшая убранством только
кровать с выцветшим пледом и стол с матерным словом в подбрюшье), стала
напоминать мне каземат Петропавловской крепости... Черт знает что! Она была
по-петербургски сумрачной, старческой - правда, не в виде хрестоматийного
гроба или пенала, - нет, она была почти квадратной, но грустной неистребимо.
Окошко этой каморки выходило в глухую, традиционно обшарпанную стену,
украшенную - на недоступной человеческому духу высоте - розово-голубой
надписью "СМЕРТЬ ЖЫДАМ", но, если посмотреть влево, над крышами, когда не
мешали летние тополя, можно было увидеть золото на колокольне Никольского
собора. А если плотно прижаться к стеклу левой щекой, одновременно с силой
скосив глаза вправо, можно было увидеть бравый собор Измайловского полка...
Тем не менее прежние жильцы, которых побывало немало, не внесли в облик этой
каморки ровным счетом ничего нового. Ну, меняли местами стол и кровать...
Ну, вешали на стенки каких-то плюшевых мишек (девицы) и план гостиницы
"Прибалтийская" (юноши). Сменялись занавески, запахи, иногда даже обои...
Но, по сути дела, ничего не менялось.
А с вселением этого тевтонца... Сизая дымка принципиально другого
времени плотно зависала везде, где он появлялся... Особенно плотная возле
его тела... (Ага, дымка! Дымил, как паровоз, вот и "дымка"!
О'кей, другие тоже дымили... хоть топор вешай... хоть святых выноси...
А дымки не было...) Так вот, как только я вошел к нему в комнатушку, где он
уже успел сесть в своих военизированных брючатах на узкую кровать, -
мгновенно увидал каземат Петропавловки...
Да, это случилось в первый же вечер, когда я зашел к Клеменсу...