"Марина Палей. Клеменс (роман)" - читать интересную книгу автора

брошюр... Ну и, разумеется, "пачку писем, перевязанных голубой лентой"... Я
сдавал ему квартиру возле Конюшенной, а он там, оказалось, какой-то
подпольный кружок собирал... Стриженые барышни с крепкими папиросами, новые
идеи, агитация... За то и сидит... На суде я все, разумеется, отрицал:
никого не видел, не слышал... живу-де сам в другой части города...Что,
кстати, подлинная правда (допустим). И вот сейчас - мне разрешили - я пришел
пешком, с Песков... На последнюю свиданку... Что-то перед Первой мировой
войной: лента телеграфа, с непривычным еще стрекотом передающая сообщение об
успехе мелодрамы
"Убийство герцога Гиза"... умные пальцы карманника... ноздри
взвинченного кокаиниста в артистическом кафе на Невском... казармы и плац
Семеновского полка... инвалидские культяшки жестоко обкорнанных тополей,
прозрачные на просвет апрельские кусты, под коими, презрев хлябь и мокрядь,
добывают свой честный хлеб уличные проститутки... громовая побудка в
казармах Измайловского полка... ежеутренние резкие вскрики муштры...
йодистые, захватанные сотнями голодных лап порнографические открытки...
светлые зонтики, обшитые по краям прозрачными кружевами, позолоченные
лорнетки, складные ворсистые цилиндры: концерты в Павловске на вокзале...
публичные сады с бухающей трубой военного оркестра... полноватый профессор
палеонтологии в светлом жилете, русая бородка клинышком... сосредоточенный
часовщик чистит швейцарский репетир в массивном, похожем на шкаф футляре
красного дерева...
"Тут совсем пусто", - сказал я. "Где?" - спросил пришелец. "Да тут".
Он не ответил. "Вы так внезапно въехали, - продолжил я виновато. - Мы с
женой не успели ни убрать, ни как-то украсить... - Я посмотрел ему прямо в
очки. - Можно сейчас?" - "Вы можете, да", - кашлянув, мягко пробасил он. Я
мигом притащил две большие фарфоровые чашки с оленями (обе поставил на
низкий, невероятно удобный для сидения подоконник), к ним добавил горшок с
плоским, как столовская котлета, бородавчатым кактусом и пепельницу из
прессованного хрусталя... Над кроватью взялся прибивать пластиковые
репродукции: "Переход Суворова через Альпы", "Итальянский полдень" и еще
одну - с мерзкой, похожей скорее на вошь белой собачонкой, сосущей через
соломинку пепси-колу (все вместе - представления о
"мире прекрасного" предыдущей квартирантки).
Новый жилец молча курил. Пока я, отодвинув кровать, возился с шедеврами
визуального искусства, он пересел на подоконник. Я несколько раз
оборачивался - за мелкими гвоздями. Его очки по-прежнему не давали мне
разглядеть глаз. Форточка над головой пришельца была приоткрыта. Голубая
вуаль его выдоха, словно рыбка вуалехвост, на миг зависала в ее тесном
проеме и, прежде чем раствориться, всякий раз слегка поводила хвостом... Из
дома напротив донеслось: "Яапущусь на дно марское-э-э... япадыму-у-у-усь...
пад аблака-а-а..." Постоялец сдержанно улыбнулся и стряхнул пепел. Затем
встал (голова его, конечно, пришлась выше висящей на шнуре лампочки),
повернулся, поставил ногу на подоконник (даже согнутая, она оставалась
конечностью, способной перепрыгивать купола соборов) и попытался выглянуть в
форточку... Да, он лихо поставил на подоконник ногу - в солдатском галифе с
пуговицами по бокам, - и, глядя на эту ногу, глядя на его худую, видимо,
привычную к рюкзакам и жесткой земле спину, я вдруг понял, что он молод, что
он очень молод, - у меня даже горло перехватило... Но я попытался
переключиться в так называемый практический регистр: он молодой, а комнатка