"Марина Палей. Хутор" - читать интересную книгу автора

мелькнув, они юркнули в заросли. Я не успела даже сосчитать, сколько их
было. Пять? А может быть, семь?..
В моем детстве, а росла я в питерском пригороде, расположенном по
направлению к Ладоге - там, на той земле, грустной, словно заплаканной, и
баснословно щедрой одновременно, которая раньше называлась
Ингерманландией, - там, у нас во дворе, было полно одичавших кошек. Они
регулярно приносили еще более дикое - дикарское от рожденья - мохнатое свое
потомство. Бесперебойно пополняемые поколения котят росли где-то в сыроватой
тьме сарая, в песчаном подполе кухни, на чердаке времянки, то есть вдали от
шумной жизнедеятельности дачников - а завидев человека, немедленно
показывали алый огонек пасти, прижатые ушки, маленькие белые клычки - вообще
строили рожицы пострашнее - и шипели, как змеи. Существа, юркнувшие в лес,
внезапно напомнили мне тех ингерманландских котят...
Я заглянула в схему: под крыльцом веранды была дверца - она, что
соответствовало описанию, оставалась не заперта, я просунула туда руку,
нащупала деревянный короб, вынула из него круглую жестяную коробку от
печенья, а из нее - завернутый в полиэтилен пакет. Ура! Ключи в наших руках.
Мы зашли в дом. Моя часть состояла из упомянутой уже веранды, гостиной
метров в тридцать и спальни. В самом центре гостиной, в просторной
деревянной кадке, окруженной множеством квадратных метров ничем не занятой
площади, тонко благоухало высокое таинственное растение, исходившее
изобилием изящных колокольчатых венчиков - белоснежных, с золотой
сердцевиной, собранных в крупные кистевидные соцветия, - таинственное
растение, намекающее на родство с королевской лилией. "Зачем мне так
много?.." - растерянно спросила я, тертая квартиросъемщица питерских
коммуналок, имея в виду все сразу. И моя подруга, происходившая из нищей
белорусской деревни (где и через тридцать пять лет после войны жители, не
обременяя душу рукомойниками, поливали себе на руки просто изо рта, а когда
вода во рту заканчивалась, брали алюминиевую кружку и вновь заполняли
ротовую полость, причем объясняли данное положение именно войной и
разрухой), моя подруга ответствовала - со смесью сарказма и восхищения: "А у
них иначе не принято, понимаешь?"
...Пока мои попутчики, взяв схемы, принялись за внутреннюю
рекогносцировку, я вышла на крыльцо. У меня в руках было несколько печеньиц
"Мечта" и два ярко-оранжевых, словно сигнальные огни, апельсина. Я встала
молча, полупротянув руки с кормом, словно приманивая экзотических птиц, и,
чтобы никого не спугнуть, "непринужденно" уставилась себе под ноги. Через
минуту в кустах жасмина послышался шорох, потом шепот, что-то похожее на
вздохи - и вдруг, в одно мгновенье, оттуда, словно гномы из табакерки,
стайкой выскочили существа, похватали корм из моих рук - и исчезли там,
откуда взялись. Одно существо, самое храброе, задержалось и, спрятав печенье
в кулак, принялось разглядывать меня в упор. Это был мальчик лет шести,
белобрысый, загорелый, светлоокий аж до белесости, ладненький, в одних
трусах. Я показала руками: ешь, чего ты?.. Он резко мотнул головой: нет.
Путем сложной пантомимы я снова спросила: а где тут у вас колодец? (Колодец
я нашла б и сама - не слепая, притом оснащенная схемой, но мне нужно было,
как я уже понимала, нечто баснословное: контакт.) Внезапно он посмотрел на
меня с ужасом, потом с ужасом взглянул на кулак, не зная, видимо, что делать
с печеньем, - я заметила, что за секунду до этого уши мальчика резко
насторожились, как у котенка, - и в следующий миг услышала причину этой