"Морис Жорж Палеолог. Царская Россия во время мировой войны " - читать интересную книгу автора

исторических антитез мог бы спросить себя, не в государственную ли тюрьму
провожают они этих двух доказанных, патентованных "революционеров" -
Пуанкаре и Вивиани, не считая меня, их сообщника. Никогда еще моральная
противоположность, молчаливая двусмысленность, которые лежат в глубине
франко-русского союза, не являлись мне с такой силой.
В три часа президент принимает делегатов французских колоний Петербурга
и всей России. Они приехали из Москвы, из Харькова, из Одессы, из Киева, из
Ростова, из Тифлиса. Представляя их Пуанкаре, я могу сказать ему с полной
искренностью:
- Их готовность явиться вас приветствовать нисколько меня не удивила,
так как я каждый день вижу, с каким усердием и любовью французские колонии в
России хранят культ далекой родины. Ни в одной из провинций нашей старой
Франции, господин президент, вы не найдете лучших французов, чем те, которые
находятся здесь, перед вами.
В четыре часа шествие снова выстраивается, чтобы сопровождать
президента в Зимний дворец, где должно состояться дипломатическое собрание.
На всем пути нас встречают восторженными приветствиями. Так приказала
полиция. На каждом углу кучки бедняков оглашают улицы криками "ура", под
наблюдением полицейского.
Зимний дворец выглядит, как в самые торжественные дни. Этикет требует,
чтобы посланники один за другим вводились к президенту, слева от которого
стоит Вивиани. А я представляю ему моих иностранных коллег.
Первым входит германский посол, граф Пурталес, старейшина
дипломатического корпуса. Я предупредил Пуанкаре, что мой предшественник,
Делькассэ, едва соблюдал необходимую вежливость по отношению к этому
учтивому человеку, и я просил президента оказать ему хороший прием. Итак,
президент принимает его с подчеркнутой приветливостью. Он спрашивает его о
французском происхождении его семьи, о родстве его жены с фамилией
Кастеллан, о поездке на автомобиле, которую граф и графиня предполагают
сделать через Прованс и именно в Кастеллан и т. д. Ни слова о политике.
Затем я представляю моего японского коллегу, барона Мотоно, которого
Пуанкаре когда-то знал в Париже. Разговор их краток, но не лишен значения. В
нескольких фразах выражен и предположительно решен принцип присоединения
Японии к тройственному согласию.
После Мотоно я ввожу моего английского коллегу, сэра Джорджа Бьюкенена.
Пуанкаре заверяет его, что император решил держаться самого примирительного
образа действий в персидских делах, и он настаивает на том, чтобы британское
правительство поняло, наконец, необходимость преобразовать тройственное
согласие в тройственный союз.
Совсем поверхностный разговор с послами Италии и Испании.
Наконец, приходит мой австро-венгерский коллега, граф Сапари, типичный
венгерский дворянин, безукоризненный по манерам, посредственного ума,
неопределенного образования. В течение двух месяцев он отсутствовал из
Петербурга, вынужденный оставаться при больных жене и сыне. Он неожиданно
вернулся третьего дня. Из этого я вывел заключение, что австро-сербская
распря усиливается, что там произойдет взрыв и что необходимо, чтобы посол
был на своем посту, дабы поддерживать спор и принять свою долю
ответственности. Пуанкаре, которого я предупредил, ответил мне:
- Я попытаюсь выяснить это.
После нескольких слов сочувствия по поводу убийства эрцгерцога