"Морис Жорж Палеолог. Царская Россия во время мировой войны " - читать интересную книгу автора

Сербии? Нанести урон тройственному согласию? Нет, нет... несмотря на всю
видимость, император Вильгельм слишком осторожен, чтобы кинуть свою страну в
безумную авантюру... А император Франц-Иосиф хочет умереть спокойно.
В течение минуты он остается молчаливым, как если бы он следил за
неясною мыслью. Затем он встает и делает несколько шагов по палубе. Вокруг
нас великие князья, стоя, выжидают минуты, когда они смогут, наконец,
приблизиться к повелителю, который скупо наделяет их несколькими
незначительными словами. Он их подзывает, одного за другим, и, кажется,
выказывает им всем полную непринужденность, благосклонную дружественность,
как бы для того, чтобы заставить их забыть расстояние, на котором он их
держит обычно, и правило, которое он принял, никогда не говорить с ними о
политике.
Великий князь Николай Михайлович, великий князь Павел Александрович,
великая княгиня Мария Павловна меня окружают, поздравляя себя и меня с тем,
что визит президента так удался. На языке двора это значит, что монарх
доволен.
Между тем, великие княгини Анастасия и Милица, "две черногорки",
отводят меня в сторону:
- О, этот тост президента, вот, что надо было сказать, вот чего мы
ждали так долго... Мир - в силе, чести и величии... Запомните хорошенько эти
слова, господин посол, они отметят дату в мировой истории.
В три четверти первого "Александрия" бросает якорь в Петергофской
гавани. Расставшись с императором и императрицей, я перехожу на борт яхты
"Стрела", которая отвозит меня в Петербург, где я схожу на берег в половине
третьего утра. Плывя по Неве под звездным небом, я думаю о пылком
пророчестве черногорских сивилл.

II. Накануне войны

(24 июля - 17 августа 1914 г.)

Пятница, 24 июля 1914 г.

Очень утомленный этими четырьмя днями беспрерывного напряжения, я
надеялся немного отдохнуть и приказал моим слугам не будить меня. Но в семь
часов утра звонок телефона внезапно нарушил мой сон; мне сообщают, что вчера
вечером Австрия вручила свой ультиматум Сербии.
В первый момент и в том состоянии сонливости, в котором я нахожусь,
новость производит на меня странное впечатление неожиданности и
достоверности. Событие является мне в одно и то же время нереальным и
достоверным, воображаемым и несомненным. Мне кажется, что я продолжаю мой
вчерашний разговор с императором, что я излагаю гипотезы и предположения. В
то же время у меня сильное, положительное, неопровержимое ощущение
совершившегося факта. В течение утра начинают прибывать подробности того,
что произошло в Белграде...
В половине первого Сазонов и Бьюкенен собираются у меня, чтобы
переговорить о положении. Наш разговор, прерванный завтраком, тотчас же
возобновляется. Основываясь на тостах, которыми обменялись император и
президент, на взаимных декларациях двух министров иностранных дел, наконец,
на ноте, сообщенной вчера агентством Гаваса, я не колеблюсь высказываться за