"Вячеслав Пальман. Кратер Эршота." - читать интересную книгу автора

мела метелица, курились над мертвыми вершинами облака, и нам уже казалось,
что здесь всегда, во веки веков все было и будет мертвым, немым и жутким,
все будет грозить смертью любому смельчаку. Мы вздыхали и продолжали идти
и идти, меняясь местами, когда передний уставал пробивать тропу в
перемерзшем глубоком снегу. Снова приходила длинная, холодная ночь, мы
рыли в снегу яму, залезали в мешки, закусывали соленым, мерзлым мясом и
сухарями и, пожав друг другу руки, засыпали. Каждый вечер перед сном
теперь мы отгоняли гнетущую мысль, а будем ли живы к утру...
Не знаю, сколько недель и суток прошло, сколько дней провели мы под
снегом, но, видно, не мало. Я не могу видеть себя: у нас не было зеркала.
Но Сперанский изменился до неузнаваемости. Лицо его почернело, щеки
заросли щетиной и ввалились. Только глаза горели неистовым огнем нашей
мечты. Дойдем! Не сдадимся! Победим!
Как-то раз на пути мы спугнули стайку куропаток. Зачем прилетели они в
мертвое царство - не знаю Володя скинул ружье и негнущимися пальцами
перезарядил его. Одна куропатка стоила нам трех патронов. А ведь
Сперанский был отличным стрелком. Мы съели сырое, теплое мясо птицы, и
силы наши несколько окрепли. За сутки мы отшагали верст двадцать. А горам
все еще словно не было конца и края, и один хребет сменялся другим.
Скоро перед нами встала огромная гранитная стена. Ее острые черные шпили
уходили высоко в небо, поблескивая на солнце вечными льдами. Дымились
снежными полосами глубокие пропасти и провалы. И нигде не было видно ни
прохода, ни хотя бы чуть заметного перевала. Стоя на взгорье перед
каменной громадой, мы молча смотрели на мрачную крепость, и надежда на
благополучный исход путешествия таяла, как дым... Становилось страшно от
одной мысли, что нам придется идти по этим жутким скалам.
- Главный хребет, - проговорил, нет, скорее прошептал хрипло и трудно мой
спутник. "Сдал и он", - подумал я. Но когда обернулся и посмотрел на него,
понял, что ошибся. В глазах Сперанского горела все та же страсть.
- Ну, нет! - громко и уверенно сказал он, видно, поняв мои чувства. -
Отступать поздно. Мы пройдем, пройдем, Никита Петрович. Не то прошли. Для
нас дорога только вперед! Назад пути уже нет.
О, что это был за поход! Мы спускались на веревках в ущелья, карабкались
со скалы на скалу, срывались, падали, но одолевали камень за камнем, гору
за горой, поднялись куда-то в поднебесье, где стало трудно дышать не
хватало воздуха, и мы садились отдыхать каждые десять минут. Затем начали
не менее трудный спуск. Дни и ночи путались в моем сознании, но я не
отставал и не жаловался. Раз как-то я оступился и упал. Сперанский шел
впереди и когда обернулся, я отстал уже далеко. Он вернулся и, ни слова не
говоря, поднял меня и понес. Понес!.. Нет, тут я запротестовал, собрал
свои последние силы и пошел. И больше не отставал, ибо знал, что, если
упаду, Сперанский не оставит меня, понесет на себе - и тогда мы погибли
оба. К счастью, этого не случилось.
Запасы наши кончались, а вместе с ними падали и силы. Я видел, как
пошатывается мой друг, чувствовал сам головокружение и дрожь в ногах.
Володя по ночам стонал в своем мешке, метался. Мы, как могли, старались
приободрить друг друга. Иногда мой спутник за-ставлял себя смеяться в
ответ на мои шутки. Но что это был за смех! Насильный, отрывистый,
смеялись только губы, а глаза - глаза выражали физические страдания и
скорбь.