"Генрик Панас. Евангелие от Иуды (Апокриф) " - читать интересную книгу автора

космического заблуждения, из коего возникают обманчивые призраки
индивидуальности.
16. Куда же ведет благородный путь Гаутамы? И что такое нирвана? Я
уразумел так: это угасание индивидуального, растворение в среде - в
сознании, сверхличностном до такой степени, что не является уже никаким
сознанием, в сем и заключена неограниченная полнота счастья, не подверженная
никаким переменам, состояние не-уничтожения и не-существования.
Основные этические идеи учения Гаутамы сводимы к двум элементам.
Первый, катарсис, еще при жизни позволяет достичь экстатических состояний
вплоть до освобождения от индивидуальности. Второй элемент, этическое
единство всего живого, майтри - бесстрастная приязнь к людям и животным, и
каруна - сострадание всему и вся перед лицом зла, греха, насилия, произвола.
Надеюсь, я не слишком утомил тебя, дорогой друг, столь обширным
отступлением, не имеющим прямого касательства до моего повествования, к тому
же и самой проблемы не исчерпывающим: просто-напросто вспомнился мне диспут
и наша последняя встреча на твоей роскошной вилле в Байях. Кому бы взошло на
ум, что все наши тяжкие и порой тщетные борения мысли уже пятьсот лет назад
обуздал и заключил в стройную систему мудрец, поедавший свинину в далекой
варварской стране.
17. Однако вернемся к Марии, Мои соглядатаи, простые деревенские
лавочники, не имеющие ни малейшего понятия о субтильной природе иных вещей,
приносили более плевел, нежели зерен, однако мелькало в их доношениях нечто,
разжегшее мое любопытство. А беспокойство за Марию, вожделение - оное буйно
пылало в ее отсутствие - склонили меня к решению и перевернули всю мою
жизнь.
Поверив дела старому опытному служителю Заведею, сам я препоясал чресла
и, одетый бедняком, пустился вслед за странниками, на крайний случай укрыв
под хламидой увесистый кошель с сестерциями и верительные грамоты в
отдаленные фактории - далеко не все наши служители меня хорошо знали: с
иными виделся мимоездом, с другими встретиться и вовсе не случалось оказии.
18. Ныне уже не упомню, в какой местности настиг проповедника с его
паствой. Где-то в рыбачьем селении на берегу Генисаретского озера; жили
здесь люди простые, доверчивые, развратной цивилизации непричастные.
Молчком присоединился я к толпе женщин и мужчин, окружавших равви. Он
стоял на холмике, опершись на пастуший посох. Возле него люди сидели на
корточках или опустились на колени, чтобы не заслонять учителя стоявшим
поодаль, и мне удалось рассмотреть его.
Потихоньку протиснулся я поближе сквозь плотно сбитую толпу, молчаливо
внимавшую глуховатому голосу; на меня никто и не глянул.
В наброшенном поверх гиматия плаще из верблюжьей шерсти с капюшоном на
манер римской пенулы, потертом и линялом, равви выглядел лет на сорок или
немногим больше. Годы избороздили морщинами бледное удлиненное лицо, не
тронутое загаром, - такие лица не встретишь среди простолюдинов.
Долго всматривался я в черты этого лица, желая распознать нрав учителя.
Профиль четкий и выразительный, а подбородок, окаймленный опрятной редкой
бородой, очерчен мягко. Легкая кроткая улыбка блуждала на губах, приоткрывая
здоровые зубы, явно не ведавшие изысканных блюд - от излишеств зубы гниют и
чернеют. В глазах, глубоких и серых, словно весенняя туча, светилось
невидящее вдохновение, примечаемое у пророков и одержимых. Когда глаза его
ненароком задержались на моем лице, мне сделалось не по себе под этим