"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

осматривая Кирилла, как свалившуюся откуда-то в коридор глыбу. - Ну и
большой! И не тяжело себя носить? А?
- Одиннадцатипудовые доски, бывало, в архангельских лесах таскал, -
просто, словно о незначительном, сказал Кирилл, и Лемм ему поверил. - Да
маленько обессилел.
- Что? Обессилел? Эге-ге! - Лемм ткнул ему пальцем в живот.
- Таких страданиев и лошадь не перенесет, - проговорил Кирилл,
подстраивая язык под крестьянский говор.
- Каких "страданиев"?
- Да вот судили нас, и выговор вообще...
- А-а... Задело? - как бы сочувствуя ему, спросил Лемм и, не достав до
плеча, похлопал по локтю. - Хорошо. То есть не то что хорошо... Да... Ты вот
выговорок и таскай при себе, - заторопился он, точно чему-то обрадовался. -
Он, выговорок, будет тебе служить фонариком: зарвался, в глазах помутнело,
выговорок припомни - вот и просветлеет. А то ну-ка - село споил, коммуну
споил... Шутка дело. Ну, я побежал. Всегда вот так - до позднего.
Одичалый! - Он повернулся к Богданову: - Нет, правда, Федя, заходи ко мне.
Где живу? Все там же, - и, не дожидаясь ответа, быстро побежал по лестнице,
гулко стуча сбитыми каблуками по приступкам.
- Какой славный, а? - залюбовался им Кирилл.
- А-а, - отмахнулся Богданов. - Он приближается к тому возрасту, когда
человеку кажется все ясным, раз навсегда решенным - и думать, дескать, ни о
чем не надо. А где ты доски одиннадцатипудовые таскал?
- Где! - Кирилл по-ребячески улыбнулся. - А пускай подивится. Ему,
поди, скучно: все одно и то же.
- Он и подивится. Вот что, на секретариате нам от выговоров надо
отбиться. Дело у нас с тобой большое, а с пятнами, знаешь, всякая кожа -
брак.
- Настаиваешь - давай.
- "Настаиваешь - давай"? Что ты, как мешок с мякиной? Расцвел?
- Мешок не может цвести.
И только тут, в ЦКК, Кирилл впервые увидел, как Богданов сердится: о
"надувает губы, бегает на своих коротышках, носится словно шар, готовый
лопнуть. Узнал и о том, что в подполье Богданова звали "Одичалым", что
когда-то он жил в Швейцарии вместе с Лениным и Ленин высоко ценил его, а с
Леммом они исколесили каторжную Сибирь.
"Вот он какой... вот он какой!" - твердил Кирилл, готовясь к
выступлению на секретариате Центрального Комитета партии, представляя эту
недосягаемую для него вершину более суровой, нежели судилище под
председательством Лемма. Обдумывая речь, он часто вскакивал с постели, долго
писал, подбирая, как ему казалось, довольно убедительные факты, перечитывал
написанное, зачеркивал, снова писал, и речь его расползалась, текла, как
река в половодье, смывая на пути все завалы, корежники. "Ежели хорошо будешь
говорить - слушать будут, времени прибавят, плохо - сомнут в течение пяти
минут", - предупредил его Богданов. И Кирилл старался Речь сделать боевой и,
постепенно поддаваясь уже ее воздействию, начал жалеть себя, невольно
показывая только хорошие стороны, прикрывая плохие туманными фразами,
крестьянскими поговорками, стремясь увильнуть, обойти плохое.
После тщательной, упорной работы над речью второй Кирилл, которого во
что бы то ни стало решил защищать Кирилл Ждаркин, вышел славный, преданный