"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

они походят на старых сельских учителей. Вот он, Луначарский, поднялся и,
несмотря на свою грузную комплекцию, быстро пошел к двери, а встретив там
Михаила Ивановича Калинина, скрылся с ним в другой комнате, затем через
какую-то минуту вернулся, сел на свое прежнее место, снова углубляясь в
бумаги. Были тут и те, которые потом сошли со сцены, унося с собой проклятие
народа, но Кирилл теперь не мог этого предвидеть и смотрел на них так же,
разиня рот. Вон, например, стоит и что-то жует Жарков. Он всегда на
заседаниях стоит и что-то жует, пренебрежительно поглядывая куда-то в
сторону. Он когда-то был в Широком Буераке, проводил выборы в сельсоветы -
это хорошо помнит Кирилл. Но тогда Кирилл еще не знал, что Жарков в первые
дни октябрьского переворота работал в Петрограде, ставил свою подпись рядом
с подписями больших и честных людей, поэтому слава и о нем катилась по
стране. Славу эту он и потом долго нес на своих плечах. Но на последнем
съезде партии он выступил со своей экономической программой. Программа, или,
вернее, платформа, его была весьма путаная, а как впоследствии
разобрались, - весьма глупая и политически вредная, подсказанная ему кем-то
другим. С тех пор его перестали считать героем. Но он сам считал себя
таковым и гордо держал голову в надежде, что о нем "спохватятся". Этого
желал ему, по своей наивности и душевной доброте, и Кирилл, тем более что
Жарков работал в качестве секретаря крайкома в том же крае, где и Кирилл, и
теперь был вызван в Москву в связи с докладом Богданова.
Заседание вел Сивашев.
На последнем партийном съезде его выбрали членом ЦК, а затем, совсем
неожиданно для него, одним из секретарей ЦК. Сивашев, как он потом
рассказывал, долго робел от столь почетного и ответственного звания: он
неопытен, "университет свой" он прошел на заводе, ему уж не так-то мало лет,
чтобы переучиваться. Но однажды к нему подошел товарищ Серго Орджоникидзе и,
тихо, смеясь в себя, как это он делал всегда, когда видел перед собой
человека ценного, нужного партии, сказал:
- Ничего. Поддержим. Учись только.
Кирилл года полтора или два не видел Сивашева, с того самого дня, как
они вместе приезжали на "Бруски" и вместе кололи лед во время зимнего
паводка. В те дни Сивашев был всегда весел. Сейчас он стал какой-то суровый,
а под глазами у него появились пухлые мешки - это, видимо, от бессонных
ночей.
"Значит, нажимает на науку", - подумал Кирилл, пристально всматриваясь
в Сивашева.
Но вот Сивашев оторвал глаза от бумаг, поднял голову, улыбнулся,
показывая ряд крупных белых зубов, и стал жизнерадостным и даже озорным.
- А-а-а. "Бруски", - произнес он, увидав Кирилла.
И все повернулись к Кириллу, и по залу пошло это слово:
- "Бруски".
- "Бруски".
- "Бруски".
"Ага. Нас знают, знают. Все знают, - мелькнуло у Кирилла, и вдруг, он
даже сам не знает почему, у него неожиданно выпал из головы тот
разукрашенный, размалеванный Кирилл Ждаркин, которого он, настоящий Кирилл,
решил защищать, и во что бы то ни стало. - Скажу просто, я виноват. Чего уж
там", - решил Кирилл и посмотрел перед собой, видя только лохматую голову
Лемма.