"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

вы голос за колхоз подаете?
- А что?
- Леригию они нарушают... коммунисты, - увильнул Никита.
- Колхоз - великое дело. И религию они не нарушают, коммунисты очищают
ее, - в свою очередь вильнул Плакущев.
"Ряхнулся, - заключил Никита. - Значит, надо скорехонько дела-то
обделывать", - и свернул с мостовой в сторону базара, обгоняя мужиков.
- Мужик - он такой: как вар. Вещество есть такое на земле, - продолжал
Плакущев, говоря не Никите, а словно кому-то другому. - В руках его мнешь,
вар - он мягкий, бросил обо что - расколется. Мни и бросай. Кто осилит. В
какую, сторону метнешь, то и получишь.
- А-ма-а! А-ба-а, - удивлялся Никита, ничего не поняв, решив, что
Плакущев совсем "ряхнулся", и соображая свое: "Мни и бросай. А я хочу твое
добро к рукам прибрать. Вот вопрос".
Рысак вынес их на изволок, идя четко, не тряхнув головой, так же, как и
на равнине, только чуть всхрапывая. И Никита, заметив, с какой завистью
посматривают мужики на рысака, снова принялся восхищаться:
- Машина, а не лошадь. Паровоз! А ты - продать. Гляди, твоя воля. А я
бы за такую лошадь жизнь на кон поставил. Пра!
- Твоя жизнь и того не стоит, - задрал его Плакущев и окинул взглядом
село Полдомасово.
Село лежало на берегу реки, расхлестываясь лохматыми, в весеннем
навозе, улицами - длинными и изогнутыми. С концов улицы, усыпанные
маленькими хибарками, сгорбленными плетешками, казались тощими, но ближе к
центру они толстели шатровыми домами, поблескивали на солнце железными,
черепичными крышами, разукрашенными вензелями на окнах... И со всех сторон в
центр, где на бугристой базарной площади стояла. облупленная часовенка,
катили подводы крестьян.
Сколько раз Плакущев смотрел на село вот с этого же изволока, и ни разу
ему не приходило на ум такое сравнение, какое пришло теперь.
Однажды, идя полем из Полдомасова, он заметил, как через дорогу'
перебежал тарантул. Был он слишком крупен и рябоват. Плакущев остановился,
отбросил его палочкой в сторону и удивился: с тарантула посыпались мелкие, с
зернышко проса, тарантулята. Было их так много, что Плакущев, пораженный
плодовитостью тарантула, принялся считать тарантулят, глядя, как они снова
взбираются на тарантула - уже тощего, длинного, цвета стали. Вот и теперь
село показалось ему тарантулом, а те, кто скакал, обгоняя друг друга, на
базарную площадь, - тарантулятами.
"Фу... мирно врастут в социализм. Держи, - усмехнулся он, глядя то на
село, то на скачущих мужиков, то на Никиту, на его рыжую бороду. - Вот
Никита... его арканом не затащишь. Души, а он все шевелиться будет, к своему
карману тянуть. А их вон сколько - все Никиты", - он повел взглядом на
скачущих мужиков и разом почувствовал, как с него спала беспросветность и
снова перед ним все ожило, заговорило, и он встряхнулся, сел поудобней,
вытягиваясь так, словно ехал на смотр своих полков.
- Здрасте! Здорово! - кричал он, обгоняя мужиков, и шептал: - Тарантул
жив! А этих тарантулят - как ни бей, тарантул новых народит. А они,
большевики, - забывшись, заговорил он громко, - и норовят ему, тарантулу, в
сердце... Вот наступит время - село убьют, сожгут избы, все перевернется.
Наступит время.