"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

- Села не будет, и нас не будет, и они подохнут, - ввязался Никита.
- Аль чего я сказал?
- А-ба-аа! Село, баишь, сожгут. И нас, стало быть, к хрену. А мы есть
пуп земли. Кто кормить их будет? Газеткой ведь не наешься, а они... - Никита
не закончил: они въехали в село, и в сумятице, базарной толчее ему пришлось
придержать коня и, изворачиваясь, объезжать ряды торговцев.
С самого начала улицы, не уместившись на базарной площади, стояли
телеги, рыдваны, роспуски с поднятыми кверху оглоблями. Стояли они в ряд
вдоль дороги. Тут торговали картошкой, пшенцом, ягнятами, а вон кто-то вывел
борзых собак. Это - Бельчик-Зайчик-Русачок. Он разводит борзых собак, а баба
его - кошек. Этим век промышляют. Их обоих знает Никита.
- Торговля в полном разгаре, - говорит он, поворачиваясь к Плакущеву. -
Куда прикажешь?
- Туда же.
Никита повел рысака, огибая встречных, в центр села. Около часовенки на
разостланных дерюгах, рогожах люди торговали мелочью: ржавыми гвоздями,
поломанными ручками от дверей, разрозненной обувью, частями от машин,
шурупами, мятыми старыми лампами - никому не нужным, казалось, хламом. За
рогожами и дерюгами сидели бывшие тузы. Вон - купец второй гильдии, а вон -
ай-ай-ай! - графиня Нессельроде. До сегодняшнего дня по ее фамилии зовется
железнодорожная станция, село же у станции - Царевщина - так именовано еще
прадедами графини. А она - вот она! Сидит и продает "шурум-бурум".
- Графинюшка, здравствуй! - кричит Никита и приостанавливает рысака. -
Торгуешь помаленьку?
Графиня в ветхой кацавейке, вся иззябшая, подняла тусклые глаза и
проговорила, еще сохраняя ударение на "а".
- Таргую... Хлебца надо зарабатывать.
- А ты вот что - по миру лучше ступай, - посоветовал Никита.
- Ноги у меня не гадятся.
- Ну-у! Отходили? Эх, ты! А ты вот что... Епиха Чанцев у нас живет,
знаешь?... Пригласи. У него хоть ноги закорючкой, а елозит он шустро. В
коляску тебя посадит и будет представлять: "Вот графиня в бедственном
положении". Кто не захочет, и тот подаст.
- Пыжжай-ка ты! Пыжжай! - Плакущев зло толкнул в бок Никиту и
отвернулся.
- Аль жалко? На белом пироге век жила, а теперь - скопытились.
- Набарствовалась, - с презрением кинул Плакущев.
- Времена в измену пошли, - живо согласился Никита. - Намеднись я купца
Гаранина видал. Гляжу, идет это старичишка по базару и несет что-то в мешке.
Я и припомнил - отец меня мальцом к нему в магазин в услужение спихнул. Да
он, пес, Гаранин, что тогда со мной сделал? Заставил из магазина печку
кирпищну вытаскать. Ну, вытаскал я, а он мне и говорит: "Ну, вот... ты мне
больше и не нужен". Вышел это я на улицу и давай плакать. Куда пойдешь? К
отцу? Башку проломит... А тут увидал я его и думаю: чем его, пса, уязвить,
да так, чтоб сквозь прошло? Дай так, думаю. "Эй, кричу, Максим, никак,
Петрович?" - "Я, слышь". - "Узнал, мол, мальчонкой я печку у тебя из
магазина вытащил?" Будто не признает. А чего - знает: я ведь и тогда
конопатый был. Ну, думаю, пес с тобой, а я с другого конца подскочу. "Куда,
мол, путь держишь?" - "На станцию, слышь". А в мешке у него тяжесть, а когда
я мальчишкой был, у него грыжа существовала и в поднятии ему запрет наложен.