"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

их... недавно выступал против обезлички. Толкуйте его так: он против
колхоза, ибо в колхозе - спросите мужика - где его земли, лошадь, корова,
хомут? А Бритов и кур всех собрал. Баба за курицу глаза выдерет. Не
стесняйтесь клеветы: в политической борьбе для нас клевета первое орудие.
- Чую - за соломинку надо хвататься, коль ко дну идешь. Ложь -
соломинка. А вот утешали вы нас иностранными войсками. Отчет могем
потребовать? - спросил Плакущев.
- А вы ждете сложа руки?
- Ежели бы сложа, то были бы они у нас беленькие, пухленькие, как у
барыньки, - подчеркнул Плакущев, косясь на ладони Борисова.
У Борисова снова дернулись усы.
- Ну, хватит, - оборвал Илья Гурьянов. - Перед боем плакать - наверняка
проиграть. Нате-ка. - Он подал карту Борисову.
И все на миг пали на колени.
- Полдомасово - наша твердыня. Отсюда - на Алай, - Борисов повел по
карте соломинкой. - Затем - на Никольское, и кругом - на Широкий Буерак
всеми силами... А там, - он задержал соломинку на Москве, - к этому времени
хлынут полчища, великие силы.
- Угу, - Плакущев первый поднялся с земли, вспоминая тот день, когда
они, вот так же втроем - Плакущев, Чухляв Егор Степанович и Пчелкин -
склонились над воззванием Карасюка. После Илья Максимович не раз бил себя
кулаком в высокий лоб, браня: "За гнилой сучок ухватился... сорвался,
дурак".
"А теперь? Что ж, теперь - нам петля или им петля", - решил он и
выпрямился.
- Пока, - Борисов протянул руку. - Старая агрономия умерла, да
здравствует старая агрономия!
- Всякий воробей по-своему чирикает, - заметил Плакущев, когда Борисов
скрылся в конторе опытной станции. - Руку стал подавать, заноза! А бывало,
все в перчатках ходил. Деньги и те через бумажку принимал: брезговал, заразы
боялся, сволота поганая.
- Всяко бывает, всяко, - согласился Кульков и заюлил перед Плакущевым.
"Да и ты всю революцию на тормозах скачешь", - подумал о Плакущеве Илья
Гурьянов.
Такое мимолетное совещание было несколько дней тому назад, а сегодня
Плакущев, побывав в ряде сел, лесными тропами, через болота, иногда утопая
по колено в тине, снова пробрался в Полдомасово и задержалвя на участке
Кулькова Ивана - брата Кулькова Петра.
Иван Кульков прожил в отшибе от села на участке около пятнадцати лет,
редко появлялся на людях, мало говорил, весь оброс волосами и, широкоплечий,
с кривыми ногами, напоминал бурого медведя: когда он поднимался и начинал
ходить по избе, то под ним трещали половицы; а ступал он на пятки,
выворачивая кривые, сильные ноги, - и всем своим видом: нечесаными волосами,
неуклюжестью, как и резким надрывистым басом, приводил Плакущева в трепет.
- Мне кака-никака власть - власть, - гремел он, - только землю от меня
не отпущай. Я за землю не знай чего... глотку перехвачу! Вот! Волк я. А
меня - в колкоз. Руки там подняли. Бритов баил, руки подняли и, стало быть,
мою кобылу свели. Я не подымал. Живу вот и живу. А кобылу отдай.
"Экая несуразица выросла!" - дивился Плакущев, осматривая Ивана,
стараясь хоть чуточку растолковать ему ту линию, какую надобно вести, и