"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автора

числа, в Москву мясо везет, а оттуда хлебец печеный гонит вагонами в те
места, где нужда в нем. И как только ухитряется! Пролаза, каках свет мало
видел.
- Ты об этом помалкивай, пожалуйста, - Плакущев даже перепугался такой
откровенности Ивана.
- Да ведь я только тебе. И большую деньгу на днях Петька приволок -
червонцев мешок. У меня аж охота к ним пропала: много больно. Рупь я вон
вижу - ценю, червонец ценю, а ежели мешок их, так у меня внутри бумажки,
мол. И ты, чай, поди, мешок загреб? Нет? - спросил он, заметив, как Плакущев
сердито замотал головой... - Ну-у? А я ведь думал, он с тобой вместе. Я ведь
дурак дураком в таких делах... А вот и курица. Дорогие нонче куры, - добавил
он, глядя, как старуха вынула из печки курицу и поставила на стол. - Садись,
гость дорогой, - пригласил Иван и, разорвав несгибающимися пальцами за ножки
курицу, будто воробья, положил ее перед Плакущевым. - Ешь. Петьку жду.
Телеграм прислал со станции - выехал. И за это я его ругаю: денег ведь
телеграм стоит. Целковых полтора, поди! - гаркнул он, и Плакущев снова
Дрогнул.
- Ну и голова же ты! - засмеялся он, чтобы скрыть свой страх перед
Иваном, перед его огромными ладонями, перед его басом и перед удивительно
детскими голубыми глазами в зарослях волос, перед всем им - нечесаным,
покрытым землей! - Ешь. Чего на меня глядишь? Чай, я не невеста! Ешь, - и
подвинул курицу.
- Это тебе. Нам курицу не полагается: свои увидят, тогда пропадай. Мы
мясо...
- Да что ты? - удивился Плакущев. - Неужто уж хозяину и нельзя послаще
поесть?
- Мы мясо, - продолжал Иван, - в большой праздник едим... да и то я
всегда норовлю коровью голову купить: она сходнее... А вот и наша агитаторка
явилась. - Он поднялся навстречу жене Петра. - Петька где? Приехал аль что?
Тонкая, сухая, с перетянутой талией, как оса, Пелагея, жена Петра,
присела на лавку и, ни к кому не обращаясь, возбужденно проговорила:
- А на селе чего делается!
- Что так? - Плакущев вытер губы и, не в силах сдержать дрожь, крепко
вцепился руками в крышку стола, посмотрел в упор на Пелагею, - она напомнила
ему монашку из монастыря Лаврентия на реке Иргизе, куда в былые годы он
заезжал для "отдыха души". Там встречались вот такие тонкие, изворотливые,
злые в постели. - Что так? - переспросил он, отрывая глаза от густых
вздрагивающих ресниц Пелагеи.
- Бабы развоевались - удержу нет: Бритов коров на мясо забрал.
- Тебе в мир надо идти... в мир, - Плакущев повернулся к Ивану. - В
миру ум свой показать, в миру. Понимаешь? Вот за мной и за ней иди. - Он
дотронулся до плеча Пелагеи и оторвал руку, точно обжегшись. - В миру, - и,
отодвинув от себя начатую курицу, вышел из избы, чувствуя в себе все ту же
тоску.
Тут, на воле, перед ним ярко всплыло прошлое: Волга, купеческие
пароходы, монастырь на реке Иргизе, енотовая шуба, рысаки, и вот он сам
шагает по улице Широкого Буерака - он, Илья Максимович Плакущев, старшина.
- Да... в мир надо идти... в мир всех звать, доколь сил хватит, -
прошептал он, направляясь в Полдомасово. "Коль щенок кидается на мать свою -
грызет его мать; коль сын поднялся на отца - уничтожай сына, чтобы