"Федор Панферов. Бруски (Книга 3) " - читать интересную книгу автораты!
"Бабы меня любят, ребятишки, а персона повыше - нос гнет", - соображал Кирилл, не слыша последних слов Ельки, плотно и ласково прижимая ее к себе. 2 Николай Пырякин и дедушка Катай нашли Кирилла на сеновале. Елька, шустро пробираясь по крыше сарая, едва успела скрыться. А в избе буйствовал Никита Гурьянов. Он совсем опьянел и, ударяя кургузой ладонью по новому, покрашенному фуксином оконному наличнику глухо бубнил: - Ни у кого на селе таких налишников нету! - У тебя правый уклон, - вступил с ним в спор Николай Пырякин, то и дело отбрасывая со лба редкие, мочального цвета, мокрые от пота волосы. - Мы - работники социализма. В чем дело? Никита ничего не слышал, не видел, не понимал. На губах у него набилась иссиня-бурая пена, он глядел в один угол, стучал ладонью по наличнику и долбил одно и то же: "Ни у кого на селе таких налишников нету!", и был похож на человека, который неожиданно получил рану и в безумстве весь сосредоточился на ней. - Кирилл Сенафонтыч, со мной, на моем Красавчике! Эх, и лютой стал, шут его дери-то! - Митька Спирин вертелся около своей понурой и тощей лошаденки, не отпуская Кирилла от себя ни на шаг. Кирилл смотрел на Ельку - переодетую, в новом голубом платье, с розовым, еще от девичьей поры, гребешком в голове. Несколько минут тому разобрал ее слова лишь по движению губ - прошептала: - Не глумись только, Кирюша... все вынесу. Слово ласковое скажи, мне больше ничего и не надо. Кирилл смотрел на нее - присмиревшую, притихшую, - улыбался ей и ничего не понимал в суете, бурлившей около него. Почему-то все покинули столы, куда-то собирались, торопились, кричали, а через открытое окно с улицы неслись неугомонный скрип телег, ржание лошадей, матерщина, плач баб. Кирилл на всю эту суетню смотрел поверх: он чувствовал себя сытым, довольным, успокоенным, и ему хотелось одного - подойти к Ельке, сжать ее голову - вот так, взяв в ладони ее худенькое лицо, и сказать: "Добро, Еля, добро". И когда он вместе со всеми вывалился на улицу, его поразило огромное скопление подвод. Тут были всякие: высокие, с поломанными наклесками, безребрые рыдваны, разболтанные, с вихляющимися колесами, похожие на Епиху Чанцева, таратайки, скрипучие, облупленные - память былого - тарантасы. Подводы передвигались, путались колесами. - Что это такое? - спросил он, болезненно и туманно вспоминая годы гражданской войны и вот такую же спешку в селах во время эвакуации. - На "Бруски"! Всей компанией, - взволнованно ответил Митька Спирин и потянул Кирилла к своей телеге - высокой, перевязанной мочалками, веревками. - Блудный сыр возвращается, - молвил дедушка Катай и, подтягивая штаны, засемелил перед Кириллом. - Ты тут гуляешь, а к нам ни ногой. А у нас свадьба, право слово. - Садись, Кирилл Сенафонтыч, садись, - тянул Митька Спирин. - Садись скорее, а то вон моя шишига идет. |
|
|