"Алексей Иванович Пантелеев. Сто почтовых марок " - читать интересную книгу автора

что! Опять начинаешь дышать. Опять мочишь. И вот наконец уголок чуть-чуть
отстает, отклеивается. Но тут же он, этот уголок, начинает свертываться в
трубочку. Осторожно берешь его кончиками пальцев, пытаешься немножко
потянуть, разгладить - и чувствуешь, как мокрая, раскисшая бумага
расползается, рвется. А такую размокшую марку надо уже выбрасывать. Как нам
объяснили, рваных или запачканных чем-нибудь марок в Китае не принимают.
Когда работа у нас идет, марки отклеиваются, не рвутся, мы с Васей
разговариваем. О чем? Конечно, только об этом:
- Ты что попросишь прислать - китайчонка или сервиз?
- А ты? - спрашивает Вася. У него, как я понимаю, вообще никакого
своего мнения по этому вопросу еще нет и быть не может. Но и мне решить этот
вопрос не так-то легко. Сервиз или китайчонок? И то и другое соблазнительно,
заманчиво, так заманчиво, что голова кружится.
- Я - сервиз, - говорит Вася.
- А я... я, пожалуй, тоже сервиз. Нет, я китайчонка... Нет, все-таки,
пожалуй, сервиз.
Эти мучительные колебания, это пылание страстей не кончается тут, в
гостиной, за круглым столиком. Самые страшные муки и главная прелесть этих
мучений, этих раздумий, сомнений, колебаний - в детской, когда нас уложат
спать, когда задуют лампу, и только свет лампадки и свет уличного фонаря за
окном чуть-чуть озаряют нашу комнату. Лежишь, укрывшись по самый нос теплым
стеганым одеялом, и думаешь:
"Нет, китайчонка... китайчонка... Конечно, китайчонка. Или все-таки
сервиз?"
На кой он мне, простите, ляд был этот фарфоровый сервиз или тем более
китайчонок? Что бы я с ним стал делать, с живым китайчонком! И все-таки ведь
мечтал - горячо, упоенно, страстно мечтал. Мечтаем же мы в детстве о живом
медвежонке, тигренке или хотя бы котенке. А разве думаем при этом, что мы
будем с ними делать - с тигрятами и медвежатами? Не думаем. Вся прелесть уже
в этом - в словах: живой. Медвежонок. Китайчонок. Слоненок.
Каким я представлял себе его, моего китайчонка? Не помню. Знаю только,
что он, этот обещанный мне китайчонок, никак не связывался в моем
представлении с теми китайцами, о которых рассказывал отец, будто они
работают на строительстве железной дороги в Маньчжурии с утра до ночи за
тридцать копеек в день и за чашечку риса.
Видел ли я вообще когда-нибудь живых китайцев? Видел, и довольно часто.
В Петербурге их в те годы было много. Занимались эти китайцы главным образом
торговлей вразнос. А торговали чаще всего мануфактурой, китайскими тканями.
Зимой в синих до пят халатах, летом в синих кофтах и синих шароварах, в
круглых шапочках-мисочках, из-под которых падали на спину черные,
угольно-блестящие косы, они ходили вслед за другими бродячими торговцами по
петербургским дворам и кричали:
- Сёлика, сёлика, саляпинка!..
Это значило:
- Шелк, шелк, сарпинка!
Сарпинку, шелк, чесучу и другие ткани китайцы носили в каких-то
угловатых, квадратных, очень плотно и аккуратно спеленатых тючках, висевших
у них за левым плечом. В правой же руке они держали всегда наготове, как
ружье, деревянный аршин.
В летнее время эти бродячие китайцы торговали не только в Петербурге,