"Алексей Иванович Пантелеев. Сто почтовых марок " - читать интересную книгу автора

но и в его дачных окрестностях. Один такой китаец запомнился мне навсегда.
Солнечный июньский день. Дача нашей бабушки в Старом Петергофе. Мы,
ребятишки, сидим на ступеньках веранды, окружив нашу молоденькую тетушку,
тетю Лелю. Все вокруг белое. И тетя Леля в чем-то белом, теннисном. И дача
белая. И башня на ней. И каретный сарай. И конюшня. И высокий забор на
другом конце двора, и ворота, и калитка...
Тетя Леля что-то рассказывает нам. Но вот брякнула щеколда, скрипнула
калитка, и во дворе, согнувшись немного направо, с тючком за левым плечом,
появляется молодой китаец в синем.
- Сёлика, чесуча, саляпинка не надо? - спрашивает он, останавливаясь у
калитки.
- Нет, нет, голубчик, не надо, - говорит ему тетя Леля.
Китаец, чуть-чуть помедлив, поглядев, подумав, уходит, деликатно
прикрывает за собой калитку. Проходит полминуты, может быть, минута. Мы уже
успеваем забыть об этом китайце. Вдруг опять бренчит щеколда, опять скрипит
калитка, и во двор заглядывает тот же согнутый в правую сторону китаец.
- Совсем не надо? - спрашивает он.
Конечно, это вызывает хохот. Наверно, и я смеялся вместе со всеми. Но
внутри у меня что-то и защемило. И когда я вспоминаю этого вернувшегося
китайца теперь - тоже щемит. А может быть, только теперь и щемит, когда за
спиной у меня большая жизнь и когда мне нетрудно представить себя в шкуре
этого человека.
- Не надо? - спрашивает он.
Ему говорят:
- Не надо.
И он уходит.
Но тут же начинает бранить, казнить себя. "Недотепа! Торговать не
умеешь. Все утро ходишь и ни одного куска чесучи не продал! Сказали тебе
"нет" - и сразу уходишь. Тебя же учили: надо уметь уговаривать
покупателя..." И вот он заставляет себя вернуться, берется за железную
ручку, открывает калитку и спрашивает:
- Совсем не надо?
Приходилось мне видеть китайцев и на Покровском рынке. В рыночной
бесцветной толпе они выделялись не только синими одеждами и смоляными
косами, но и своим товаром: нежно-голубыми, нежно-розовыми и нежно-желтыми
бумажными, чем-то похожими на старинные жабо складными веерами, такими же
бумажными складными фонариками, птицами, рыбами, драконами...
Были в городе китайские прачечные. Считалось, что самые лучшие прачки
на свете - китайцы.
Но конечно, не этих китайцев, не прачек и не продавцов сарпинки и
чесучи, я вспоминал, когда, засыпая, предавался мечтам о своем живом
китайчонке.
Мой китайчонок (как и мой сервиз) был откуда-то из сказки о соловье,
которую мне рассказал однажды во время моей болезни приказчик Балдин, а
может быть - с огромных белых ваз, украшавших витрины чайного магазина "Сиу
и компания" на Невском. На этих фарфоровых вазах-исполинах маленькие
черно-красные фигурки китайцев стояли под зонтиками, низко кланялись,
сидели, сложив по-турецки ноги... А скорее всего этот уютный, милый,
забавный и уже нежно любимый мною китайчонок пришел ниоткуда, родился в душе
и в голове моей.