"Алексей Иванович Пантелеев. Экспериментальный театр" - читать интересную книгу автора

веселым...
Вино было слабое, легкое, но его было много. Подавали это кисловатое
вино в больших глиняных кувшинах, пили из глиняных кружек. Чем-то
закусывали.
Мы с Элико устроились в конце стола, в некотором отдалении от пирующей
молодежи. Место против нас заняла миловидная, с добрыми глазами, все время
улыбавшаяся нам жена главного режиссера. В то время как этот главреж и
Турундис обменивались тостами, а наша интуристская гидша переводила эти
тосты с немецкого на русский и с русского на немецкий, мы с нашей маленькой
визави познакомились и даже разговорились. Разговор у нас шел на немецком, и
то, что она говорила, я хорошо понимал. Она меня тоже. Оказалось, что
женщина эта - актриса. Да, уже целых десять лет, со дня основания, она
работает в этом театре. В той пьесе, которую мы сейчас смотрели, женских
ролей нет, но третьего дня она играла в "Мелкой буржуазии" Максима Горького,
жаль, что мы не были на этом спектакле.
Я не сразу понял: какая такая "Мелкая буржуазия"? Но тут же сообразил:
"Мещане"! Die Kleinburger.
Мы рассказали ей о постановке "Мещан" в Ленинграде, у Товстоногова. Она
слушала, улыбалась, кивала.
Я сказал, что театр называется Большой драматический.
- Он действительно большой?
- Да, уж во всяком случае чуть-чуть больше вашего.
Эта моя шутка улыбки не вызвала. Вероятно, их экспериментальный
подвальчик не казался ей таким уж маленьким. Все-таки сто шесть мест!
- Я люблю наш театр, - сказала она, улыбаясь своей милой девчоночьей
улыбкой. - Трудно. Устаю. И все-таки не могла бы жить без него.
- Так много приходится работать?
- В театре - нет. Но ведь я еще работаю в школе. Преподаю.
- Театральная школа? Институт?
- Нет. Я работаю в женской гимназии. Преподаю труд.
- Подумай, - сказал я жене. - Ведущая актриса самого известного в
городе театра, жена главного режиссера - и вынуждена еще работать
учительницей в гимназии.
- Что ж, в этом есть что-то очень славное.
Маленькая артистка внимательно вслушивалась в русскую речь.
Элико улыбнулась ей:
- Наверно, вас очень любят ваши девочки? Правда?
Я перевел.
- Они меня жалеют, - ответила маленькая. - Заступаются за меня.
Потом она спросила:
- А как вам понравился наш сегодняшний спектакль?
- Да. Понравился. Очень. Хотя, сказать по правде, некоторые элементы
натурализма... эти синие шлафроки... эти ведра и кисти...
Я многозначительно почесал нос.
- О, да, это наша манера, наш стиль, - сказала она. - А как пьеса?
- Увы, в пьесе нам далеко не все было понятно.
- Это спектакль, направленный против войны.
- Да, это мы поняли. Такое до нас не дойти не может. Ведь мы -
ленинградцы.
Она с некоторым недоумением посмотрела на меня и кивнула.