"Михаил Пархомов. Мы расстреляны в сорок втором (Повесть о мужестве)" - читать интересную книгу автора

дрожь... Тогда самое зеркало на мгновение заволакивает чем-то неуловимо
прозрачным и грустным, исчезающим так же внезапно, как и появилось. И снова,
мерцая почти невидимо для глаза, светится тем же ласковым отраженным светом
стеклянная рябь реки.
Наступает вечер. На нас наваливается мохнатая темнота. Город на правом
берегу притаился и молчит. Лишь едва приметно процарапывают темноту зеленые
и красные огоньки бакенов. Они приглушены, как все огни в это первое военное
лето. Вскоре из темноты бьет в лицо мягкий предрассветный ветер.
Я сменяюсь и иду к трапу. Становится свежо.
Я думаю о Тоне, с которой так и не увиделся по милости нашего боцмана.
Ясно, что это он во всем виноват. Другой на его месте, конечно, отпустил бы
меня на часок. Ведь Тоня живет возле гавани. Но с боцманом говорить
бесполезно.
Парамон Софронович Сероштан родом из Радуля. Ему под пятьдесят. Раньше
он плавал капитаном на одном из пассажирских судов Днепровского пароходства.
У нас на "Кремле" его недолюбливают.
Как известно, большинство днепровских капитанов и лоцманов ведет свой
род от радульских староверов и калибердянских рыбаков. Их деды сплавляли
через пороги шаткие гребенки плотов, а отцы плавали на деревянных берлинах и
барках. Радуль и Калиберда да еще, пожалуй, Лоцманская Каменка испокон веку
были водницкими селами.
Нельзя сказать, чтобы Сероштан был шибко грамотен. И умным его не
назовешь. Он просто хитер и упрям, как бык. У него красная иссеченная
морщинами бычья шея, кустистые брови над выцветшими глазами и низкий лоб.
Ходит он всегда медленно, тяжело ступая сапожищами по палубе. Стоит ему
спуститься в пустой кубрик, как там сразу становится тесно.
Зато все днепровские перекаты боцман знает назубок.
Рассказывают, будто однажды, аккурат на пасху, Сероштан свернул с
фарватера и, поскольку его родное село залило водой, умудрился подвести
двухдечный пассажирский пароход к своей хате, где, как ни в чем не бывало,
заприколил судно, привязав его, словно кобылу, к плетню. А надо сказать, что
в это время на пароходе были пассажиры, которым по милости капитана пришлось
потерять больше суток.
О Сероштане рассказывают и другие чудеса. Хочешь - верь, хочешь - нет.
Наши хлопцы мастера по части "травли", и им ничего не стоит выдумать
какую-нибудь историю. Тем более если эт касается Сероштана, который у всех
сидит в печенках.
Лишь одно не подлежит сомнению: Сероштан не только упрям, но и дотошно
скуп. Ветошь и ту он выдает с таким видом, будто расстается с золотом. Нет,
с ним определенно не стоит возобновлять разговора, чтобы отпустил на берег.
Его не упросишь.
Мысленно я ругаю боцмана на чем свет стоит. Наделяю его обиднейшими
прозвищами. И, как нарочно, сталкиваюсь на баке с самим боцманом.
- Сменился? - спрашивает он густым голосом обыкновенного дядьки.- Топай
в таком разе до командира.
- А чего я там не видел?- спрашиваю я и нарочно зеваю.
- Пономарев...- Сероштан мрачнеет.- Сполняй, когда приказывают.
Командиром у нас на "Кремле" старший лейтенант Семин. Вот с кем команда
живет душа в душу. Не было еще случая, чтобы Семин повысил голос. Он не
требует, как некоторые, чтобы перед ним вытягивались в струнку. Но зато как