"Тим Паркс. Призрак Мими (Дорогая Массимина #2)" - читать интересную книгу автора

понимать, что та разновидность прекрасного, которая ему всего дороже, не
имеет ничего общего с героическим прошлым и славным климатом отчизны: его
совсем не привлекали ни батальные полотна, запечатлевшие подвиги
Веллингтона, ни этюды облаков Констебля, ни морские пейзажи Тернера. Нет,
настоящий его идеал - Италия.
Окончательно он это осознал, разглядывая простенький триптих Чеспо ди
Гарофано, изображавший Мадонну в окружении двух святых, Цецилии и
Валериана. Осанка у всех троих была безукоризненной осанкой, но выглядели
они при этом расслабленными и веселыми. И одеты были великолепно, хотя и
без пуританской роскоши жестких корсетов и рюшей - для английской знати
достойный вид был чем-то вроде добровольной пытки. Нет, эти итальянцы с
удовольствием носили свои одежды - мягкие накидки голубого и алого цвета,
сверкающие броши, изящные сандалии. А сколько страсти таили в себе глаза и
губы! Пожалуй, в Мадонне этой скрытой страсти было не меньше, чем у двух
других. Чувственность выражалась через формальный канон; предписанные нормы
вырастали из духа чувственности. Так Моррис впервые догадался, что грубые
плотские утехи папаши и религиозный пыл матери вовсе не обязательно должны
находиться в непримиримом противоречии.
Кроме того, святой Валериан определенно напоминал внешне самого
Морриса, только волосы были не светлые, а темные.
Так что, когда обстоятельства сговорились против него, - иначе не
скажешь, поскольку пришлось убираться из Кембриджа - Моррис, естественно,
направил стопы в Италию.
- Скажите, вам когда-нибудь случалось находить на картинах сходство с
вашими знакомыми? - спросил он у Форбса, во второй раз объезжая
Пьяцца-делла-Либерта.
Как обычно в этой сумбурной стране, найти место для стоянки оказалось
невозможно. Забиты были и все тротуары, и середина площади, несколько машин
даже приткнулись вплотную к автобусным остановкам. Но Моррис не собирался
нарушать правила. Где-нибудь отыщется наконец паркинг, за который он
заплатит с чувством выполненного долга.
- Что вы имеете в виду? - удивился тот.
- Ну, картина может напомнить вам человека, - которого вы хорошо
знаете, который вам дорог.
- То есть портретное сходство?
- Вот именно, - ради поддержания беседы Моррису пришлось примириться с
подобным извращением смысла своих слов, признать его не стоящим внимания
пустяком.
- Это определенно не мой профиль в искусствоведении.
- Понимаю, совершенно с вами согласен. Ну, а просто из любопытства не
искали знакомые лица на картинах? Жену, например?
- Нет, - отрезал Форбс. - Не находил и не искал никогда.
Моррис промолчал, обшаривая глазами наглухо забитые тротуары - асфальт
двадцатого века под стенами изысканных палаццо эпохи Возрождения. Форбс не
сводил с него пристального взгляда небольшими зеленоватых глаз. Тут
зазвонил телефон.
Моррис был настолько поглощен красотой своих умозрительных построений
и заботами о стоянке, что чуть не поднял трубку, но спохватился, вспомнив,
что говорил Паоле о встрече с заказчиком в десять тридцать. Сейчас было уже
десять минут одиннадцатого. Не такой он лопух, чтоб попадаться на мелочах.