"Еремей Парнов. Атлас Гурагона " - читать интересную книгу автора

тонкой мучицей легли на одежду Али. Амир потому и амир, что, если угодно
ему, он может попросту не заметить любого из подданных. И спокойно вернулся
Али к своему очагу. Проскакал властитель. Не придержал коня, не одарил
мимолетным взглядом. Если бы даже чайханщик распростерся в пыли на дороге, и
тогда бы его не заметил мирза. Железные подковы благородного коня ударили бы
по телу простертого раба... Но и это бы было как надо. Так и должно вести
себя тем, над которыми только Аллах. Посещение же властителем убогой чайханы
было просто капризом, странной причудой, от которой всегда становилось
неловко. А разве может неловкость испытывать раб за амира!..
Улугбек видел Али, освещенного красной полоской из окна чайханы. Видел
он, как огромный сопящий чайханщик пригибался к земле и махал руками, словно
перевернутая на спину черепаха. И странная мысль вдруг пришла ему в голову.
Он подумал, что жалкая та чайхана переживет и Али, и его, Улугбека, и,
наверное, даже далеких потомков его. Время разрушит обсерваторию, пески
занесут гордые мраморные дуги звездного инструмента, а эта харчевня так и
будет стоять у арыка. Подновляясь время от времени, вечно будет стоять она
здесь, потому как нет вокруг более удобного места. Что бы ни случилось с
народами и городами, люди будут стремиться всегда к тени дерева и прохладе
бегущей воды. Значит, будут стремиться сюда, в чайхану. Разве только арык
Абирахмат обмелеет...
Не Бог весть какой глубокой была эта мысль, но почему-то остро кольнула
она сердце мирзы, глухое обычно к таким исконным человеческим чувствам, как
зависть, мелочность и жажда славы. Никому не завидовал Улугбек, был широк
душой, неподозрителен, славы хотел, но не загробной, а такой, какая дается
при жизни мудрому среди мудрых. И была у него эта слава. В чем же дело? С
поворота дороги он видел уже свою башню. Блестела она под луной глянцевитым
молочным огнем. Очень прочной казалась, неподвластной превратностям мира,
построенной на века.
Но тем сильнее кольнуло в сердце сопоставление ее с жалкой чайханой,
что казалось оно нелепым и что где-то в тайне сознания Улугбек увидел вдруг
поверженной изразцовую башню и почему-то желтые тыквы на тростниковой крыше
чайханы.
Улугбек чуть сильнее сжал чуткие бока коня, и ахалтекинец пронесся мимо
согнувшегося чайханщика, высекая песчинки и искры ему в лицо.
У ворот обсерватории встретили Улугбека друзья. Помогли слезть с коня,
приняли повод. За оградой заливался соловей и среди черной зелени благоухали
цветы. В раскрытых чашечках переливались капли нектара. Мохнатые бабочки
носились, гудя, с цветка на цветок, касаясь на лету лепестков хищными
изогнутыми хоботками. После душного дня разгоряченному телу особенно приятна
была ночная прохлада и эта почти неожиданная свежесть. В лунном неистовом
свете, хотя до полной луны оставалось еще шесть дней, лица людей, и дорога,
и цветы за оградой казались белыми.
Улугбек оглядел их всех, все еще находясь во власти той мысли. Он
почувствовал вдруг, что стал стар, и эти люди его, которых давно знал и
любил, тоже постарели вместе с ним. Тоскливо и смутно стало ему. Недавний
подъем, лихорадочное какое-то нетерпение, с которым скакал он сюда,
сменились усталостью и разочарованием. И еще охватила его щемящая жалость ко
всем этим людям и, в этом он не хотел сознаваться, к себе. Часто, очень
часто, во время ночных бдений он ощущал величие и недостижимость той высокой
цели, к которой стремился. Теперь он познал и тщету ее. Разве звезды хоть