"Еремей Парнов. Атлас Гурагона " - читать интересную книгу автора

во всех науках. Его-то и сделаю я мударрисом, - лукаво ответил тогда
Улугбек. - Я найду этого мудреца, даже если придется обойти полсвета.
- Зачем далеко искать, мирза? - поднялся вдруг человек из-за груды
битого кирпича, из тени влажной еще стены, которую рабочие собрались только
протереть опилками. Был он грязен и бос, весь закапан известкой, халат его
казался рыжим от кирпичной пыли. - Я тот человек, который вам нужен!
Придворные мудрецы расхохотались и осыпали оборванца насмешками.
- Зачем вы смеетесь надо мной? - спокойно и просто спросил он их. -
Разве виновато железо, что сырость оставляет на нем красные пятна своих
слез? Разве не огнем проявляется его сверкающая сущность? Испытайте меня
огнем словесной битвы, потому что я заявляю о своем праве быть мударрисом
этого медресе.
- Подойдите ко мне, достойный человек, - обратился к нему Улугбек. - И
докажите ваше право.
Молодой мирза задал оборванцу добрую сотню вопросов. Он спросил о
звездах неподвижных и путях, по которым идут светила подвижные, о тайной
природе семи планет и влиянии четырех стихий на жизнь человека, о дальних
странах и живущих там народах, об искусстве лечить болезни и варить цветное
стекло. И убедился Улугбек, что перед ним человек высочайшей мудрости и
великих знаний. Тогда велел он отвести его в баню и облачить в дорогие
одежды. Так пришел к Улугбеку мауляна Мухаммед. А в день открытия медресе он
читал уже лекцию в качестве мударриса. Историк записал тогда в своей книге,
что никто из присутствовавших на открытии девяноста ученых ничего не понял
из лекции мауляны, кроме "самого Улугбека и Казы-заде Руми".
Где теперь мауляна Мухаммед? И где несравненный Казы-заде Руми? Где
этот непревзойденный астролог и математик, один из первых преподавателей
медресе? Где тот, кого все называли не иначе как "Афлотуни замон" - "Платон
своей эпохи"? Где он?
Он спит теперь в глине Афрасиаба, в мавзолее, который велел воздвигнуть
Улугбек вблизи самого "Шахи-Зинда". Но что с того бедному Руми? Все лишь для
живых, не для мертвых...
- Я рад, что опять с вами, - приложив руку к сердцу, низко кланяется
мирза, не как властитель, как путник, после долгого отсутствия
возвратившийся домой.
- Вы чем-то опечалены, господин? - целует руку ему юный Мерием Челеби.
- Ничего, все пройдет когда-нибудь, мальчик. Ты поймешь это, когда
станешь таким же, как твой дед, - и, кивая головой, грустно улыбается мирза
этому деду - Казы-заде, любимому ученику.
Вот все они тут, живые и полные сил, пусть постаревшие, но разве в том
дело? Тем и славен человек, что в поте лица, с душою, израненной скорбями и
потерями, делает свое дело. Живет, пока живется. Будто и вправду он
бессмертен, будто и вправду дано ему увидеть когда-нибудь плоды на воткнутом
в землю черенке.
Вот рядом с ним верный Али-Кушчи. Слуги только что увели в конюшню его
могучего карабаира. И вдруг Улугбек улыбается не грустной и мудрой улыбкой,
а по-детски широко и открыто, и морщины под узкими глазами веселеют, бородка
взлетает вверх. Он просто вдруг вспомнил, что его Али-Кушчи пышно именуют
"Птолемеем своей эпохи". Почему это вдруг рассмешило мирзу? Кто это может
знать? И не знает никто, чему вообще он смеется. Но если смеется, значит,
ему хорошо. И словно гнетущая тяжесть, висевшая над всеми, вдруг пропадает