"Кирилл Партыка. Час, когда придет Зуев" - читать интересную книгу автора

гуманитарного вуза, он всерьез увлекся волшебным искусством синема и на
протяжении без малого двадцати лет работы все остальное его почти не
касалось. Волину доставляло огромное наслаждение погружаться в творимую
экраном симфонию формы, цвета и звука, проникающую в тайники его души то
нежно и едва ощутимо, как вечерний ветерок в открытое окно, то словно пальцы
хирурга в рассеченную скальпелем плоть. Он подолгу носил в себе
разбередивший его сердце фильм, продолжая жить им и наслаждаться, словно
привкусом недавно выпитого хорошего вина. Волин даже не пытался скрыть от
себя, что тот, экранный, мир ему ближе и родней, чем реальный, порой
напоминающий не мускатель, а "вермут розовый", шиш с полтиной бутылка. Но и
с кинопрокатовской рутиной он мирился безропотно, работал на совесть,
приобрел немалый опыт, избегал склок, не штурмовал служебную лестницу, и все
это в совокупности уберегло его от грянувших сокращений.
По складу своему Алексей Александрович был скорее домосед, чем гуляка,
любил хорошие книги, непрочь был посидеть перед "ящиком", когда передавали
что-то стоящее, а не орали и не кривлялись. Пил в меру, хотя в последнее
время мера эта становилась несколько щедрее, чем обычно. Будучи женат, не
чурался и "приключений", свято однако следуя принципу: покой и благополучие
семьи превыше всего. А потому избегал долгих и душераздирающих романов.
Так Волин жил всегда, тщательно оберегая свой сложившийся за
десятилетия уклад от всяких внешних воздействий и потрясений. Но в последние
годы это давалось ему все труднее.
И еще это тайное мучение, о котором никому не расскажешь, даже жене,
потому что она может посчитать тебя трусом и неврастеником, а то и
кем-нибудь похуже. (Их супружество и без того не назовешь безоблачным.) Эти
проклятые ночные страхи, сперва заявившие о себе лишь легкой тревогой и
подавленностью во время неурочных пробуждений, но постепенно превратившиеся
в еженощную пытку, выворачивающую душу.
Из-за этих тайных страхов Алексей Александрович стыдился самого себя,
понимая, что просто переутомился, зациклился на всякой ерунде, отравляющей
жизнь. Он перепробовал много средств: от аутотренинга до рюмки коньяка перед
сном, но ничего не помогало. Волин полагал, что свежая, основанная на
духовной общности связь с женщиной могла бы помочь ему, переключить психику,
высвободить подавленные комплексы, несомненно, лежащие в основе идиотской
фобии.
Но такой связи у Волина никак не случалось.
Днем о своей напасти он почти забывал.
Он никогда не ввязался бы ни в какую авантюру, если бы приглянувшаяся
ему сотрудница однажды, в ответ на предложение поужинать в кафе, не смерила
его насмешливым взглядом.
- Вы это про что, Алексей Саныч? Какие нынче кафе? В забегаловки
порядочные люди, вроде нас с вами, не ходят, а в приличном заведении вы всю
зарплату за вечер оставите. Я такого свинства позволить себе не могу.
Не исключено - дамочка была из тех, что уезжали после работы не на
троллейбусе, а Волин этого не учел.
Алексея Александровича словно обожгло. Он кое-как обратил в шутку
возникшую неловкость, но от мерзкого ощущения не мог избавиться даже в
последующие дни, все пережевывал и пережевывал пустяковый, в сущности,
эпизод, пока не пришел к окончательному выводу, что взлелеянная им жизненная
гармония определенно дала трещину и ночные страхи - лишь одно из проявлений