"Джон Дос Пассос. 42-я параллель" - читать интересную книгу автора

платок, им сказали, что она умерла, и ее унесли. Похороны устраивало
ближайшее похоронное бюро на Риверсайд-авеню. Фейни чувствовал себя важной
персоной, все целовали его, гладили по голове и говорили, что он держит себя
настоящим мужчиной. Его одели в новый черный костюм, совсем как у больших, с
карманами и всем, что полагается, разве только штаны короткие. На похороны
собралось много разного народа, какого он никогда прежде близко не видел, -
и мясник мистер Рессел, и отец О'Доннел, и Дядя Тим О'Хара, который приехал
из Чикаго; и в комнатах пахло виски и пивом - все равно как в баре Финлея.
Дядя Тим был костляв, лицо у него было красное и все в шишках, а глаза
мутно-голубые. Он носил небрежно повязанный черного шелка галстук, который
не нравился Фейни, и, то и дело нагибаясь, словно хотел сложиться, как
перочинный ножик, шептал в самое ухо Фейни:
- Ты на них не смотри, старина, на эту шайку стервецов и лицемеров...
Дорвались, черти... налакались. А вон отец О'Доннел, подсчитывает, видно,
боров брюхатый, сколько получит за отпевание... Тебе на них наплевать,
Фениан, ты ведь с материнской стороны О'Хара... Ну и мне на них наплевать. А
она мне родной сестрой была по плоти и крови.
Дома, после похорон, Фейни нестерпимо захотелось спать, он промочил
ноги, и они у него озябли. Никто на него не обращал внимания. Он сидел в
темноте на краешке кровати и всхлипывал. Из передней комнаты доносились
голоса, стук ножей и вилок, но он не смел туда пойти. Он прикорнул у стенки
и заснул. Свет, ударивший прямо в глаза, разбудил его. У кровати стояли Дядя
Тим и Отец и о чем-то громко разговаривали. Вид у них был странный, и
казалось, они не очень твердо держатся на ногах. Дядя Тим освещал лицо Фейни
лампой.
- Вот что, Фейни, старина, - сказал Дядя Тим, и лампа в его руке
описала рискованную дугу над самой головой Фейни. - Фениан О'Хара Мак-Крири,
сядь, выслушай и скажи нам, что ты думаешь о предполагаемом переезде в
великий и многообещающий город Чикаго. Коль уж на то пошло, так ваш Мидлтаун
просто паршивая помойка, вот что... Ты только не прими на свой счет, Джон...
Ну а Чикаго... Бог мой, да как приедешь туда - сразу поймешь, что все эти
годы ты все равно что и не жил, а лежал покойником в этом гробу
заколоченном, вот что.
Фейни испугался. Он подобрал коленки к самому подбородку и дрожал,
глядя на две большие покачивающиеся фигуры, освещенные пляшущей лампой. Он
пытался говорить, но слова не шли у него с языка.
- Брось ты разглагольствовать, Тим, мальчуган совсем спит...
Раздевайся-ка, Фейни, ложись в постель и отоспись хорошенько. Завтра утром
мы уезжаем.
И наутро, в дождь, без завтрака, под громыхание старого большого,
доверху набитого сундука, неплотно увязанного и угрожающе долбившего крышу
кеба, за которым Фейни посылали на извозчичий двор Ходжсона, они
отправились. Милли плакала. Отец упорно молчал и только посасывал пустую
трубку. Всем распоряжался Дядя Тим, отпуская шуточки, которые никого не
смешили, то и дело вытаскивая из кармана пухлую пачку кредиток и потягивая
большими булькающими глотками из спрятанной в кармане фляжки. Милли все
плакала и плакала. Фейни смотрел широко раскрытыми сухими глазами, как
мелькали мимо кеба знакомые улицы, вдруг ставшие такими странными и
кривобокими; красный мост, шелудивые дранки домов, в которых живут поляки,
на углу аптекарский магазин "Смит и Смит"... оттуда как раз выходит Билли