"Кэтрин Патерсон. Великолепная Гилли Хопкинс ("Тропа Пилигрима") " - читать интересную книгу автора

даже и не пыталась войти в комнату.
Она остановилась на пороге, слегка покачиваясь и улыбаясь. Пришлось
подниматься по лестнице, и она с трудом переводила дух.
- Сначала распакуй вещи и разложи их в комоде, а потом, если захочешь,
спускайся вниз - посмотришь вместе с Уильямом Эрнестом телевизор или
поговорим, пока я буду готовить ужин.
"Ну и улыбочка, хуже не придумаешь, - решила Гилли. - Да и зубов
маловато". - Она положила чемодан на кровать и уселась рядом, заталкивая
ногами ящики внутрь комода.
- Если тебе что-нибудь понадобится, малышка, крикни маму Троттер.
Договорились?
Гилли нетерпеливо кивнула. Единственно, чего она хотела - остаться
одной. Из недр дома доносились звуки песенки из детской телепередачи "Улица
Сезам". Прежде всего придется заняться вкусами Уильяма Эрнеста - надо же,
смотреть такое по телевизору.
- Мы с тобой наверняка подружимся, дорогая. Я понимаю, как трудно то и
дело переезжать с места на место.
- Лучше переезжать, - Гилли резко потянула на себя верхний ящик комода,
он чуть не свалился ей на голову, - чем киснуть на одном месте. Тоска!
- Ну, как сказать... - грузная женщина направилась было к лестнице,
потом снова вернулась к двери. - Так вот...
Гилли соскочила с кровати, ухватилась за ручку двери, а другой рукой
уперлась в собственный бок. Миссис Троттер бросила взгляд на дверную ручку.
- Устраивайся, как следует, будь как дома. Слышишь?
Гилли резко захлопнула дверь. Боже! Слушать это чучело - все равно, что
слизывать с обертки растаявшее мороженое.
Она провела пальцем по слою пыли на крышке комода и, стоя на кровати,
написала большими круглыми буквами: "ГАЛАДРИЭЛЬ ХОПКИНС". Внимательно
посмотрела на них и стерла надпись ладонью.
В белом квадратном доме Нэвинсов царили ослепительная чистота и порядок,
как, впрочем, и во всех других квадратных белых домах квартала, в котором
они жили; вокруг - ни деревца. Единственным нарушителем спокойствия во всей
округе была Гилли. Ну что ж, теперь они, наконец, избавились от нее -
"Голливудские Сады" снова станут ослепительно безупречным местом. Нет,
скорее, это она избавилась от них - этих поганых, ничтожных людишек.
Распаковывать коричневый чемодан с нехитрыми пожитками всегда казалось
ей бессмысленной тратой времени. Гилли никогда не знала, как долго удастся
ей продержаться на одном месте. Впрочем, надо как-то убить время. В верхней
части комода - два небольших ящика, внизу - четыре побольше. Гилли сложила
белье в небольшой ящик, а рубашки и джинсы запихнула в один из больших,
потом достала со дна чемодана фотографию. Из дешевой рамки, сквозь
пластиковую прокладку на нее, как всегда, смотрели улыбающиеся карие глаза.
Блестящие темные волосы спадали вниз. Женщина была похожа на героиню
телевизионного шоу. Но это не актриса. На фотографии была надпись, сделанная
ее собственной рукой: "Моей очаровательной Галадриэль. С неизменной
любовью".
- Эта надпись сделана для меня, - сказала Гилли. (Она говорила так
всякий раз, когда смотрела на эту фотографию.) - Для меня, и только для
меня.
Она перевернула фотографию. На небольшом кусочке пленки знакомое имя: