"Константин Георгиевич Паустовский. Повесть о лесах (Повесть) " - читать интересную книгу автора

тонула в росистой сирени, в чуть липкой первой зелени киевских садов, в
запахе тополей и розовых свечах старых каштанов.
В такие весны нельзя было не влюбляться в гимназисток с тяжелыми
косами и не писать стихов. И я писал их без всякого удержу, по два-три
стихотворения в день.
Это были очень нарядные и, конечно, плохие стихи. Но они приучили
меня к любви к русскому слову и к мелодичности русского языка.
О политической жизни страны мы кое-что знали. У нас на глазах прошла
революция 1905 года, были забастовки, студенческие волнения, митинги,
демонстрации, восстание саперного батальона в Киеве, <Потемкин>, лейтенант
Шмидт, убийство Столыпина в Киевском оперном театре.
В нашей семье, по тогдашнему времени считавшейся передовой и
либеральной, много говорили о народе, но подразумевали под ним
преимущественно крестьян. О рабочих, о пролетариате говорили редко. В то
время при слове <пролетариат> я представлял себе огромные и дымные
заводы - Путиловский, Обуховский и Ижорский, - как будто весь русский
рабочий класс был собран только в Петербурге и именно на этих заводах.
Когда я был в шестом классе, семья наша распалась, и с тех пор я сам
должен был зарабатывать себе на жизнь и ученье. Перебивался я довольно
тяжелым трудом, так называемым репетиторством.
В последнем классе гимназии я написал первый рассказ и напечатал его
в киевском литературном журнале <Огни>. Это было, насколько я помню, в
1911 году.
С тех пор решение стать писателем завладело мной так крепко, что я
начал подчинять свою жизнь этой единственной цели.
В 1912 году я окончил гимназию, два года пробыл в Киевском
университете и работал и зиму и лето все тем же репетитором, вернее,
домашним учителем.
К тому времени я уже довольно много поездил по стране (у отца были
бесплатные железнодорожные билеты). Я был в Польше (в Варшаве, Вильно и
Белостоке), в Крыму, на Кавказе, в Брянских лесах, в Одессе, в Полесье и
Москве. Туда после смерти отца переехала моя мать и жила там с моим
братом - студентом университета Шанявского. В Киеве я остался один.
В 1914 году я перевелся в Московский университет и переехал в Москву.
Началась первая мировая война. Меня как младшего сына в семье в армию
по тогдашним законам не взяли.
Шла война, и невозможно было сидеть на скучноватых университетских
лекциях. Я томился в унылой московской квартире и рвался наружу, в гущу
той жизни, которую я только чувствовал рядом, около себя, но еще так мало
знал.
Я пристрастился в то время к московским трактирам. Там за пять копеек
можно было заказать <пару чая> и сидеть весь день в людском гомоне, звоне
чашек и бряцающем грохоте <машины> - оркестриона. Почему-то почти все
<машины> в трактирах играли одно и то же: <Шумел-горел пожар московский>
или <Ах, зачем эта ночь так была хороша>.
Трактиры были народными сборищами. Кого только я там не встречал!
Извозчиков, юродивых, крестьян из Подмосковья, рабочих с Пресни и из
Симоновой слободы, толстовцев, молочниц, цыган, белошвеек, ремесленников,
студентов, проституток и бородатых солдат - <ополченцев>. И каких только
говоров я не наслушался, жадно запоминая каждое меткое слово.