"Константин Паустовский. Письма (Собрание сочинений, том 9) " - читать интересную книгу автора

день человек должен совершенствоваться хотя бы на два миллиметра". И вот я
понял теперь, что со мной, что я становлюсь лучше, лучше не в смысле
человеческого пресного добра, нет, я чувствую по-новому, я, может быть,
стал тоньше и глубже поверил в себя. Ты поймешь меня, девочка.
Как цветок раскрывается все шире только для того, чтобы больше солнца
и влаги впитать в себя, так же и я хочу быть достойным тебя, чтобы дать
тебе всю радость, очарование жизни. Я не умею писать об этом, по молчать
так трудно.
Я говорю о поэме любви. Я помню тот звонкий миг, когда ты рвала цветы
под солнцем у монастыря в Бахчисарае, н"елтые цветы с запахом влажной
весенней земли, я помню, как шелестели листья над холодными прудами в
Расторгуеве и низко над лугом, в дыму висел ущербный, ржаво-золотой месяц,
звонили в монастыре, и твои губы были холодные, зимние, я вспоминаю, что
ровно год тому назад я лежал в жару, усталый, бредящий в дождливую


37

глухую ночь где-то в Галиции, когда ты пришла ко мне. Тогда впервые я
понял, что во всем холодном, пугающем мире у меня - ты одна.
Я вижу тебя у мамы, у измученной, ласковой, хорошей мамы, которая
тихо, чтобы никто не слышал, плачет по ночам, когда думает о всех своих
сыновьях.
Я как-то странно и властно люблю каждый день твоей жизни, твое
детство.
Люди редко плачут от счастья, Хатидже, но это, может быть, самое
прекрасное, что можно увидеть в жизни.
Люди редко плачут от счастья, но все-таки иногда плачут - и это не
нервность, не усталость. Иногда, когда они думают о далекой, любимой
сестре, глаза блестят у них, должно быть от слез.
Еще о многом я хотел бы написать тебе, о том, как близок и человечен
стал для меня образ Христа, о том, что я теперь знаю, что те, кто стремится
найти, увидеть свою душу, никогда не знают, куда они идут, и не могут
знать, потому что душа человека - это конечная тайна. Но лучше, когда я
увижу тебя, я расскажу тебе об этом.
Но когда я увижу тебж Я боюсь, что Панкин задержит меня здесь на
пасху. Пасха в Юзовке, в ураганах угольной пыли, в унылом диком местечке,
где все дома похожи на гробы и даже нет названий у улиц, они все по
номерам,- продольные нечетные, поперечные четные, где голая, грязная степь,
шахтеры и фабричные, которые по вечерам грызут семечки на главной улице №
1.
На пасху я, должно быть, не смогу приехать к тебе. Все это выяснится к
5-ому апреля. И мы сделаем так, девочка. Пятого я дам телеграмму о том, что
я выехал в Таганрог, или о том, что я остался в Юзовке, или, наконец, о
том, что я приеду. Тогда ты будешь знать, как быть. Самое скверное то, что
я не знаю, долго ли пробуду здесь, из Екатеринослава нет никаких известий,
я жду каждый день.
Ты знаешь, ведь в Юзовку меня послали как в ссылку. В Таганроге меня
ждали, потом дали телеграмму Панкину, что меня нет. Недавно приехал сюда
инженер из Управления - оказывается, Панкин догадался, что я был "в бегах",