"Константин Паустовский. Письма (Собрание сочинений, том 9) " - читать интересную книгу автора

Я расскажу тебе об одном дне, только одном. Это я где-то списал, может
быть у Петера Альтенберга,- я не помню.
"Небо безоблачно. Солнце отблеском меди заливает лицо. Свежие ветры; в
них запах земли, почек, стеблей и цветов. Вода в колодцах хрустальная,
льдяная.
Голоса детей в утренней тишине. Тишина земли, усыпанной солнцем.
Светят голубые жемчуга - отблески моря. Любовь.
Он был у моря. Долго читал старинную, мудрую книгу - повторял одно
место. "Глубины скал Он украсил изумрудами и рубинами. Изумруд зелени Он
залил рубинами цветов. В безграничность океана Он бросил дождевую каплю и в
грудь женщины заронил творческое семя: из дождевой капли родился жемчуг,
семя же дало стройное прекрасное существо".
Волнорез. Песчаник нагрет и слепит глаза. Позади порт с желтыми
трубами пароходов, стрелами мачт. Густой приятный запах длинной серебристой
травы между камней.
Мальчишки ловят бычков.
Он перелистывает страницы. Стихи. Стихи о девушке, которая прислала яд
любившему. Он спокойно и просто выпил его, он умер. Оставил несколько
строк. "Знай, я больше не буду жестоким, будь счастливой, с кем хочешь,
хоть с ним, я уеду, далеким, далеким, я не буду печальным и злым. Мне из
рая, прохладного рая, видны белые отсветы дня... И мне сладко - не плачь,
дорогая, знать, что ты отравила меня".
Потом он долго, долго сидел на деревянной террасе кофейни в порту.
Много курил. И глаза были темные, печальные.
Дома на столе увидал три письма, три маленьких листка, на которых
написано так много, Перечитал несколько
"5
раз. Улыбнулся. Все письма опущены сразу. Долго думал о чем-то.
Встал, стал нервно курить, раскрыл старую, мудрую книгу и вдруг в
порыве странного гнева и тоски швырнул ее в угол. Долго ходил. Лег. Встал.
Закрыл ставни. Снова лег. Потом вскочил, снова перечитал все письма. В
глазах была радость и непередаваемая боль.
Холодно смотрел на небо за окнами, на апрель, на дымки облаков. Может
быть, он проклинал все это. Такое холодное и тоскующее лицо было у него. Он
швырнул в угол старую книгу, потому что в ней было написано: "Ты страдаешь
из-за женщины, но загляни в глубь души своей, посмотри, как золотится
осенний виноград, как прозрачно небо и веселы люди, приникни к истокам
мудрости, познания и творчества, и утишится твоя боль". Он думал о том, как
невыразимо глуп был тот, кто осмелился написать эти слова. Он тосковал о
хрупкой девушке в белом городе, где кипень волны, где ирисы, где он стал бы
живым и юным. И проклял все, что окружало его. Снова отбросил книгу,
изорвал много мелко исписанных листов. И такая острая, непереносимая боль
билась в душе - одного только хотелось - забыться, уснуть, умереть. Он
написал на листе бумаги, лежавшем на столе: "Я презираю Данте за его любовь
к Беатриче - он слишком тускло любил, он создал на ее весенней могиле
скрежещущий памятник своего Ада, он солгал перед собою и людьми, стремясь
сохранить свою жизнь, чтобы творчеством своим создать ей бессмертие. Он еще
мог думать, мог писать, мог смотреть в глаза людей и говорить тысячи слов,
мог петь и спокойно спать в своей постели, когда умирала, умерла Беатриче.
Он мог думать, что "Божественная комедия" возвысит его любовь. Шумом слов и