"Йен Пирс. Перст указующий (часть 4) " - читать интересную книгу автора

вариациями, как проделал это Шталь, когда с помощью своих химикалий
установил, как умер доктор Гров. Но даже будь это в моей власти,
непогрешимый философский метод представляется непригодным, когда речь идет
о поступках и побуждениях людей, а не о трансформации мертвой материи. Я
одно время посещал лекции герра Шталя по химии и должен сказать, ничего из
них не почерпнул. Собственные опыты Лоуэра по переливанию крови сперва
породили уверенность в том, что это величайшая панацея от всех болезней, а
позднее (после многих смертей во Франции) savants* [Ученые (фр.).] сочли,
что нет, напротив, это пагубная метода. И то и другое одновременно
невозможно, господа философы. Если вы правы теперь, то как вы могли столь
тяжко ошибаться прежде? Почему, если священнослужитель меняет свое мнение,
это доказывает слабость его воззрений, а когда то же делает человек науки,
это доказывает ценность его метода? Так как же ничтожному хроникеру,
подобному мне, трансмутировать свинец погрешностей в этих записках в золото
истины?

Особое право на рассмотрение и истолкование этих заметок мне дает
незаинтересованность, которая (как нам говорят) есть Premium mobile*
[Главный движитель (лат.).] обдуманного и взвешенного суждения: лишь
немногое в них имеет ко мне прямое отношение. Далее, я, думается, с полным
правом могу претендовать на немалую осведомленность: всю мою жизнь я прожил
в Оксфорде и город знаю (чего не отрицают даже мои хулители) лучше других.
И наконец, я, разумеется, знал всех участников разыгравшейся драмы; Лоуэр
был ту пору моим постоянным собеседником, ибо не реже раза в неделю мы
обедали с ним в харчевне матушки Джейн; через него я познакомился со всеми
философами, с синьором Кола в том числе. Много лет я работал с доктором
Уоллисом, который был в те дни хранителем университетских архивов, а я - их
самым усердным и частым посетителем. Я имел даже честь беседовать с
мистером Бойлем и однажды присутствовал на утреннем приеме у лорда
Арлингтона, хотя должен с сожалением отметить, что не имел случая
засвидетельствовать ему свое почтение.
Я знал Сару Бланди еще до ее беды и (не будучи человеком приверженным
загадкам и головоломкам) сразу же открою мою тайну. Потому что я знал ее и
после, хоть и была она повешена расчленена и сожжена. Скажу больше:
полагаю, я единственный кто может достоверно изложить события тех дней и
описать то добро, что породило такую жестокость, и ту благодать Провидения,
что породила такую злобу. Кое в чем я отсылаю к Лоуэру, ибо нас связывают
многие тайны; но ключевое знание ведомо лишь мне одному, и мне придется
убеждать силой своего авторитета и собственным красноречием. Примечательно,
но чем меньше мне поверят, тем более убежден я буду в моей правоте. Мистер
Мильтон в своей великой поэме взялся, по его словам, оправдать в глазах
людских пути Господни. Но он, однако, не задался одним вопросом: быть
может, Господь воспретил людям постигать Его пути, ибо, знай они всю меру
Его доброты и степень нашего ее неприятия, то пришли бы в такое уныние, что
оставили бы всякую надежду на искупление и умерли от горя.

Я - историк и этого звания держусь твердо, невзирая на хулителей,
которые утверждают, будто я, как они это называют, собиратель древностей. Я
верю, что истина может произрасти лишь на прочном основании из фактов, и с
юных лет задался целью заложить такой фундамент. Заметьте, я не лелею