"Йен Пирс. Портрет" - читать интересную книгу автора

обрести уверенность в себе, необходимо унизить и сбросить со счетов старших?
Полагаю, этого я никогда не узнаю. Мне уже никогда больше не исполнится
сорок пять, и теперь слишком поздно: дети - та форма творчества, которой я
никогда не познаю. Уже поднимаясь с кровати, я чувствую, как побаливают мои
кости, чувствую себя усталым к концу дня, а видеть предметы так хорошо, как
я видел их прежде, требует усилия. Великое проклятие портретиста - так ясно
осознавать собственное угасание. Я потратил годы, глядя на лица и тела, я
знаю, какие мышцы должны одряблеть, чтобы пожилые обрели этот вид усыхания.
Я вижу лицо и могу проследить морщины, расползающиеся по щекам и лбу, то,
как западают глаза и теряют свой блеск. Мне приходится видеть собственную
судьбу всякий раз, когда я гляжу в зеркало. Я способен предвидеть будущее. И
я не испытал никакого шока, когда вы вошли. Я заранее знал, как вы должны
выглядеть, знал точный оттенок седины, поблескивающей в ваших волосах, и то,
как далеко они отступили от прежней линии лба, и то, что изменится, когда
этот высокий лоб станет еще выше. Кстати, вовсе не в дурную сторону. Просто
добавило интеллектуальности. Я также знал заранее, что ваши кисти станут
более костлявыми, и это подчеркнет их клешневидность. Для моего одряхления
судьбы уготовили грузность; вы награждены еще большим сходством со скелетом,
и кожа на шее обвисает в морщинах, будто тюлевая занавеска. И еще я знал,
что возраст не смягчит угловатость, из-за которой вы выглядите так, словно
вам неловко и тревожно. Собственно говоря, она заметно увеличилась. Теперь
вас как будто раздражают все и вся. И если вы состаритесь больше, это станет
еще более заметным. Вам не следует ожидать никакого физического облегчения;
ваше тело этого не допустит. Неизбежность уже кивает совсем вблизи. Время
коротко.
Я продолжал наслаждаться вашим обществом еще долго после того, как мы
вернулись в Лондон. Я предвкушал наши вечера вместе, когда вы, насколько
могли, переставали быть критиком, а я переставал быть... тем, кем пытался
быть в тот момент. С вашей женитьбой, увы, этому пришел конец. Вы стали
домашним, корректным, посещали клубы вместо кабаков и банкеты вместо
устричных прилавков. Среди фешенебельности вы потеряли последнюю щепочку
вашей принципиальности и научились прятать подлинную увлеченность, которая
всегда служила вам искуплением. Постепенно вы начали говорить о людях меньше
хорошего и больше плохого. И так-таки не испытывали ощущения утраты? В тех
ночных путешествиях мы были искателями приключений, странствуя по темным
землям Лондона, видели темы картин по грязным задворкам или прикорнувшими в
подъездах. Мы придумывали все более экзотичные места встреч:
кафе-кондитерская в Айлингтоне, закусочная в Биллинсгейте, кабак в Уоппинге,
дансинг-холл в субботнюю ночь в Шордиче, где мы смотрели, как клерки и
уборщицы, кухарки и продавщицы забывают о своих заботах на несколько
недорогих часов. Для меня во всех этих местах была магия, нечто, чего вы не
найдете в "Атенеуме". Бесшабашность, и энергия, и отчаянность. Самый
материал для картин, казалось мне, если бы только изыскать средство, как
заставить людей покупать их.
И пивная в Челси, единственное место, которое мы посещали снова и
снова, а не один раз. Полутемная, с жуткой едой и воздухом, настолько
пропитанным табачным дымом, что трудно было разглядеть сидящего напротив
тебя. Настолько густым, что речной туман снаружи казался более прозрачным.
Жаркая духота от множества тел, тесно заполнивших помещение, тошнотворные
запахи пота и пива, дешевой еды и курительных трубок. Но я помню, как