"Йен Пирс. Портрет" - читать интересную книгу автора

Учтите, я намереваюсь передернуть мое истолкование вас уже частично
воплощено. Вы, конечно, помните? Портрет, который я начал в Гемпшире в
тысяча девятьсот шестом году? Я захватил его с собой. Мой отъезд вовсе не
был таким внезапным, как казалось. Я оставил себе времени более чем
достаточно, чтобы упаковать и увезти вещи, которые мне представлялись
значимыми. По какой-то причине ваше лицо оказалось среди всего того хлама,
без которого, как мне стало ясно, я не мог обойтись, пусть он и провалялся
три года в моей мастерской незаконченным. Иногда я достаю его и
рассматриваю. Примерно год назад я наконец его закончил. Первая часть -
"Критик, Каким Он Был"; теперь я приступаю к "Критику, Какой Он Есть". А в
один прекрасный день, возможно, "Каким Он Будет". Прошлое, настоящее и
будущее в одной великолепной трилогии.
Так что мы вновь посетим Ван-Дейка, вы и я. Конечно, вы знаете, что
именно я подразумеваю. Тройной портрет Карла I. Намек, если хотите, на ваше
прославленное тончайшее восприятие искусства. Но не повторение. В том
триптихе два боковых портрета смотрят внутрь - король не видит никого, кроме
себя. Портрет в середине смотрит вовне невозмутимо и надменно, не заботясь о
том, что может увидеть и подумать мир. Человеку, подобному вам, это никак не
подходит. Критик должен смотреть вовне всегда. Даже через плечо, чтобы не
упустить какие-нибудь новые течения, которые подкрадываются к вам сзади.
Помните, как мы вместе рассматривали эту картину? Вы взяли меня с
собой, продолжая мое лондонское образование. Я благоговел перед вами, хотя и
в своих слепых блужданиях уже был художником, каким не могли вы стать и в
мечтах. Но у вас были огромные знания и безграничная самоуверенность, и я
хотел заимствовать их у вас, хотел понять, как вы этого достигаете. А потому
я наблюдал, вы учили, и моя зависимость возрастала еще больше. Я тогда не
понимал, что это недоступно подражанию. У вашей неколебимости были глубокие
корни, какие я отрастить не мог. Ваша способность никогда не колебаться,
никогда не сомневаться в верности своего суждения составляла часть вашего
характера, но не моего.
И не просто надменность. У вас было право на вашу уверенность, точно
такое же право на власть, какое имеют губернаторы колоний и члены
парламента. Вы потратили годы на изучение этих картин, а я всего лишь в поте
лица писал свои; вы с головой уходили во все от Вазари до Морелли, пока я
работал в чертежной мастерской в Глазго; вы изъездили Европу от Гамбурга до
Неаполя, прежде чем я в первый раз покинул пределы Шотландии. И я воображал,
будто сумею обрести все это, просто пробыв с вами несколько месяцев. Вы ни
разу не предупредили меня, что это невозможно. Вы ни разу не предостерегли
меня, не сказали: "Я учился в Винчестере и в Кембридже; с художниками и
писателями, с лордами и леди я был знаком всю свою жизнь. Я знаю Италию и
Францию не хуже, чем мою родную страну. А ты - бедный шотландский мальчишка
без образования, без связей и не видел ничего, кроме того, что тебе показал
я. Видим и понимаем мы по-разному, и так будет всегда. Найди собственный
путь или навсегда останешься посмешищем". Скажи вы это, я бы вам не поверил,
во всяком случае - тогда. Но это было правдой, вы бы исполнили свой долг.
Что вы украдкой сунули в рот? Пилюлю? Лекарство? Вы больны? Разрешите
мне взглянуть, что у вас в этой сумочке? Бог мой, даже ваши болезни -
последний крик моды! Сердечная слабость, я полагаю. Вам иногда требуется
прилечь? Без этих пилюлек вы становитесь сонным и слабым? Опускаетесь в
полуобмороке на кушетку? Удивительно, как эта эпоха превратила болезненность