"Юхан Пээгель. Рассказы" - читать интересную книгу автора

Было в доме такое место, куда никто не смел входить, когда там
находился хозяин.
Место это - тесная запечная каморка, в ней он прорубил окошко побольше,
с переплетом из шести квадратов. Под окошком небольшой стол на козлах, на
нем массивная Библия с латунными застежками. Перед столом низкая скамейка
с плетеным веревочным сиденьем, у глухой стенки постель, на которой хозяин
любит полежать после обеда.
Все думали, что хозяин и в тех случаях отдыхает в каморке, на своем
жестком ложе, когда он, бывало, проводил там час, а то и два, если с
работой не поджимало. В осенние вечера он брал с собой шандал со свечой из
бараньего сала - при свете как-то веселее.
Но хозяин читал.
По правде говоря, вначале он учился читать, ведь в детстве его обучение
грамоте ограничилось всего лишь чтением по складам. Теперь он уже не
читает по складам, не шевелит губами, вполголоса составляя слова, теперь
он пробегает строчки про себя, беззвучно и быстро - грамотой он овладел с
таким же рвением и на совесть, как делал в жизни все, за что бы ни брался.
А делал он в жизни все и впрямь с неистовым рвением, по правде говоря,
даже со злостью. Делать, так уж делать как следует, хотя со злости бывали
и промашки, а иной раз, для стороннего человека, - смех да и только.
Однажды случилось так, что посреди ячменного поля расцвел куст
чертополоха, один-единственный, - весной при прополке его как-то
проглядели. Хозяин, вне себя от злости, бросился на поле и, громко кляня
окаянного ворога, выдернул его с корнем, потоптав больше колосьев, чем
дело того стоило. В другой раз молол он ячменный солод, и вдруг - затишье,
похоже, к перемене погоды. Хозяин вскипел. Ругаясь на чем свет стоит,
грозя кулаком, битый час проторчал он на приступке ветряка - и гляди-ка,
ветер снова поднялся!
Чтение - оно тоже давалось нелегко, но взялся за гуж, не говори, что не
дюж.
Для чего понадобилось ему, человеку зрелых лет, научиться бегло читать?
Едва ли он сумел бы на это ответить. Может, взяло его зло: как так, что
ни на есть вокруг - все он постиг и освоил, умеет и поле вспахать, и хлеб
посеять, делянку под вырубку отвести, забить свинью, сварить пиво, свясло
для метлы свить. А тут лежит на столешнице толстая книга, которую он может
читать лишь буква за буквой, по складам, пока дойдет до конца предложения,
начало уже давно вылетело из головы. То же самое, врожденное рвение,
заставлявшее его осиливать любую работу, подхлестнуло его и тут.
А может, и не это, может, что-то другое?
Никто не видел, сколько он со злости себе волос повыдрал, сколько
лучинок-указок переломал, сколько, стесняясь священного писания,
неудобопроизносимых крепких слов со скрежетом зубовным проглотил. Одной
ручищей, побелевшими в суставах пальцами судорожно вцепившись в край
стола, в другой сжимая палочку или соломинку, обливаясь потом, - сколько
часов просидел он так, отдавая этому весь свой досуг. Иногда в отчаянии он
вскакивал, затем снова заставлял себя сесть.
И он своего добился: теперь он мог читать беззвучно, быстро, одними
глазами.