"Мередит Энн Пирс. Рампион ("Колдовской мир") " - читать интересную книгу автора

Волосы у него, как и рассказывали, были темно-золотистого цвета. На лбу
челка, а на затылке волосы намного длиннее, чем у любого мужчины с нашего
острова. К тому же, в отличие от наших мужчин, он носил бороду и усы.
Густая, кудрявая рыжеватая борода скрывала его подбородок, щеки же он гладко
брил. Внешность его производила на меня странное впечатление: она и
притягивала, и отталкивала одновременно:
Приблизившись, я опустила глаза (об этом меня заранее
проинструктировала мать), хотя меня разбирало сильное любопытство. За столом
я, разумеется, сидеть не могла: ведь я была незамужняя девица. В мои
обязанности входило подавать вино и разные закуски. Говорить я не могла,
пока ко мне не обратятся. Отвечать надо было тихим голосом, делая при этом
реверанс. Любой другой ответ означал бы недостаток девичьей скромности.
Я наполнила бокал отца, потом матери, а когда склонилась, чтобы налить
вино чужестранцу, сразу ощутила неловкость, заметив, что он за мной
наблюдает. Я знала, что мне не положено смотреть на гостя, но взгляд его на
меня был столь настойчив, что по моей коже словно иголки побежали.
Я не выдержала и взглянула на него. Наши глаза встретились. Глаза у
него были серые, темные в пламени свечей. Зал в тот вечер был освещен сверху
донизу: и факелы, и свечи. Решив не ударить в грязь, мы, должно быть,
истратили в тот вечер многодневный запас. Глаза морского певца, словно
ровное пламя свечи, не дрогнули. Он ничего не сказал.
Я попятилась и опустила глаза. Исполнив первую обязанность, я в
смятении ретировалась на кухню. Взгляд его будто хотел проникнуть в самую
душу, словно он хотел сообщить мне что-то важное. Должно быть, так он
смотрел на Данну, заставив ее тем самым съесть фрукт.
Меня охватил страх, и я скрывалась в кухне, пока не была выпита
гостевая чаша, и надо было подавать следующую перемену. Каждый раз, когда я
появлялась в зале, я ощущала на себе его взгляд. Милорд и миледи никак этому
не противились. Между выходами я сидела в кухне и тряслась. Есть я не могла.
Вскоре родители мои начали открыто нахваливать ему меня, расписывая
необыкновенные достоинства своей прекрасной дочери, сущего ребенка. Они
сообщили, что воспитывали меня для жизни в Верхнем Холлеке, пока не
случилась неожиданная кончина жениха-лорда. Они рассказывали об этом так,
словно произошло это всего несколько месяцев назад, а не несколько лет, как
было на самом деле, словно я была все еще убита горем. Молодой человек,
Джирек, разговаривал с ними остроумно, хотя и рассеянно, и по-прежнему не
сводил с меня глаз.
У него был красивый голос, высоковатый, но зато он хорошо им владел.
Выговор его отличался от нашего, островного, но сама манера речи была очень
близка нашей. Звучало в ней еще что-то такое, что я слышала раньше. Речь
салкаров? Не знаю, но меня это почему-то тревожило. Мне одновременно
хотелось и слушать его, и поскорее скрыться.
Родители стали перечислять мои достоинства одно за другим. Лорд Хале
восхвалял мою юность, красоту, скромность, послушание, хороший характер. Мне
казалось, он говорит о ком-то незнакомом. Затем выступила мать и рассказала
о моих успехах во всех женских занятиях: как хорошо я шью и готовлю, и могу
починить чулки. Она рассказала, что я знаю наизусть религиозные обряды,
посвященные Огню, а пою, прямо как соловей весной.
Чужестранец вдруг рассмеялся. Смех у него был очень приятный и
заразительный. Он загладил свою оплошность комплиментом. Сказал, что если