"Эдгар Пенгборн. Дэви ("Постхолокостские истории" #1) " - читать интересную книгу автора

болтуна-священника, чересчур разговорившегося и думавшего, что я сплю.
Я оставался в приюте до девяти лет - обычного возраста, когда сирот
выпускали. Будучи крепостным и по закону все еще принадлежа Государству, я
должен был отдавать ему три четверти моего заработка до тех пор, пока мне не
исполнится восемнадцать. Тогда, если бы все оказалось в порядке, Государство
сочло бы свои издержки возмещенными, и я стал бы свободным человеком. Такова
была Система Благотворительности.
В приюте практически все делалось с терпеливыми вздохами или же в
молчании. Он отнюдь не был переполнен. Монахини и священники не настаивали
на молчании, но если мы соблюдали тишину, наказаний было меньше. Мы
выполняли нетрудные поручения вроде уборки, вытирания пыли, стирки, мытья
полов, рубили и приносили дрова, мыли тарелки и кастрюли, вскапывали огород,
пропалывали его и собирали урожай, работали официантами, что означало
следить за тем, как остывает суп, пока молится отец Милсом, и выносили
ночные горшки.
Вместо заботы и доброты мы выросли в обстановке болезней и смерти. Я
вспоминаю год, когда в приюте осталось лишь пятеро мальчиков и восемь
девочек, и работа стала трудной - среднее число воспитанников в приюте
обычно достигало двадцати. Наши опекуны мучились за нас, проводя лишние часы
в молитвах, сжигая большие экономичные свечи, совмещавшие религиозные
функции с окуриванием, обескровливая нас и впихивая в нас то, что они
называли витаминным супом - отвар из валерьянки с раскрошенной яичной
скорлупой для укрепления костей.
В приюте нас ничему не учили. В Мога обучение осуществлялось возрасте
от девяти до двенадцати лет, за исключением детей знати и кандидатов в
духовенство, которым приходилось потеть намного больше. Даже дети рабов
должны были кое-чему обучиться: в этом отношении Мога была прогрессивным
государством. Я хорошо помню районную школу на Каюга-стрит, всю тщетность
попыток, которые никогда не попадали в цель, и ощущение чего-то жизненно
необходимого, но недостижимого. И все же наша школа была очень
прогрессивной. У нас были Проекты. Я сделал скворечник.
Он не очень-то походил на те, что я мастерил ради забавы, уходя в леса
своего одиночества, из коры, лозы и обструганных палочек. Птицы сами были
слишком необразованны, чтобы им понравилось подобное жилище. Тот, который я
сделал в школе настоящими бронзовыми инструментами, выглядел гораздо лучше.
Разумеется, вы не захотели бы повесить такой на дерево - Проекты не
предполагают подобных вещей.
Мне не приходилось платить за проведенные в школе часы из своей
зарплаты - добрый закон следил за этим. Все равно обязательное прогрессивное
образование - это не шутка, когда оно отнимает от вашей жизни время, которое
можно было бы потратить на то, чтобы что-нибудь изучить.
Единственным в приюте другом, которого я помню, была Кэрон, которой
исполнилось девять, когда мне было семь. Она не росла вместе со мной, потому
что попала в приют после того, как ее родители поубивали друг друга в
поножовщине. Ее выпустили через несколько месяцев, но эти несколько месяцев
она любила меня. Она постоянно была на ножах со всеми остальными, и с нею
вечно происходили какие-то неприятности. Поздно ночью, когда надзиратель
клевал носом при свете единственной свечи, между мальчишечьей и девчоночьей
половинами спальни начиналась беготня, хотя за сексуальные игры полагалось
наказание в двадцать ударов хлыстом и день в погребе. Кэрон приходила ко