"Павел Пепперштейн. Диета старика " - читать интересную книгу автора

не терял. Именно нехватка, зияние на месте того, что в момент оргазма
испытывает, как ему кажется, за писателя псиллоцибиновый гигант, и
составляет притягательность набоковских текстов.
Внутрилитературные сновидения отличаются от дидактических. Я не могу до
конца поверить ни одному рассказу о сновидении, претендующему на научный
статус. Очень интересные сновидения наводят на мысль, что их автор, тот же
Фрейд, - человек литературно одаренный, хотя до настоящего одиночества ему
еще далеко. Текст окончателен в силу того, что вымышлен до конца, а
рассказанный сон всегда приблизителен, так как, претендуя соответствовать
увиденному сну, он снимает радикальную проблематичность связи
увиденное/записанное. Текст же автономен от порядка видимого, поскольку его
видимое полностью расположено внутри него самого; он перестал заигрывать с
реальностью и полностью черешел на сторону Реального, если пользоваться
языком Лакана. Именно неполная текстуальность "Толкования сновидений"
вызывает к жизни научные притязания его автора. Пашина же способность
сочинять сны полностью лежит в области литературы и не нуждается в
авторитете внешней аналитической инстанции.
Сложной представляется и связь литературы с психоделикой. Многие виды
психоделического опыта настолько интенсивны, что записанным оказывается
нечто иное. Возможно, именно художественная стерильность (вспомним хотя бы
"Искусственный Рай" Бодлера7) основных видов галлюциноза заставляет
испытавших их видеть в этом опыте нечто особенно ценное. Подозрительна сама
беспрецедентность такого опыта на фоне исключительно высокой степени его
повторяемости: хотя переживающие эти состояния люди часто представляются
себе поэтами в высочайшей мере, в этом опыте отсутствует как раз элемент
сделанности, поэзиса. Как можно видеть из рассказа "Грибы", галлюциноз
строится по спортивному сценарию: все определяется тем, кто может лучше
выдерживать напор деперсона-лизующих сил. Я бы назвал такой опыт, на выбор,
или буддизмом спортсменов, или попсовым вариантом просветления. Конечно,
идея литературы в таблетках, прописанная Владимиром Сорокиным в пьесе
"Dostoevsky-trip"8 интересна не только своей буквальностью, но тем, что
препараты потребляются коллективно и разыгрываются по определенному
беллетризованному сценарию. Вообще галлюциноз коммунальных тел отличается
тем, что в условиях распада насильственного коллективизма он легко
отождествляется с нормой. Возникшая эйфория запросто принимается за
"аутентичную" форму существования таких тел, за новую форму социальности и
т.д.. Непонятно, впрочем, и то, к какой норме можно пробудиться из этих
состояний. В "Dostoevsky-trip" также остается неясным, отчего погибает в
конце пьесы группа сторонников поглощения литературы в таблетках: виноват ли
в таком финале еще не опробованный наркотик под названием "Достоевский", или
сыграло роль то банальное обстоятельство, что группе просто некуда
возвращаться, потому что отношение ее участников к 'смерти опосредовано не
Богом, а веществом. Пепперштейн избегает такого буквализма: рецептов
потенциального у него так много, что читателю предлагается на выбор любой.
Центральным в "Диете старика" является раздел о еде, где речь идет о молоке,
ватрушечке, супах, горячем, колобке, грибах и т.д. Интересно, что все эти
продукты, кроме галлюциногенных грибов, не съедаются. Съедаемые же грибы
относятся к нетелесному порядку: их поглощение не только не насыщает тело,
но и угрожает растворить ядро личности. Отвергая остальную пищу, персонаж
"Грибов" всеми силами старается не допустить собственной дематериализации,